1356. Великая битва

Теперь для мессы времени не было, но умирающие успеют хотя бы собороваться.

Кин свистнул собак и погнал лошадь.

А Томас услышал доносящийся с вершины холма звук – это воины сошлись с воинами. Сталь со сталью, сталь с железом, сталь с плотью. Он взбирался по склону.

* * *

Отряд дофина нацелился на центр английской линии. Там располагался самый широкий проем в изгороди, и когда французы приблизились, то увидели, что именно за ним развеваются над готовыми к встрече латниками большие штандарты, включая то возмутительное знамя, на котором французский королевский герб соединялся с английскими львами. Этот стяг говорил, что здесь находится принц Уэльский, и сквозь прорези в забралах французы видели принца верхом на коне, чуть позади линии. Ярость боя охватила рыцарей. Не только ярость, но и ужас, а кого-то – радость. Эти пробивались в первые ряды. Они жаждали драки, были уверены в себе и свирепо прекрасны в своем ремесле. Многие выпили перед боем, и вино горячило их. Стрелы летели справа и слева, втыкались в щиты, наконечники мялись о доспехи; иногда попадали в незащищенное место, но атакующие перешагивали через упавших. Подойдя близко, совсем близко, французы перешли на бег, заорали и набросились на англичан.

Этот первый натиск был самым важным. Именно сейчас укороченные копья могли опрокинуть врага, а секирам, молотам и палицам разгон придавал дополнительную мощь. Поэтому воины дофина орали во все горло, устремляясь вперед. Они размахивали, рубили, кололи своим оружием.

И англичане отступили.

Они подались назад под яростным натиском атаки и людской массы, хлынувшей в проем. Клинки загремели по щитам. Замелькали секиры и палицы. Утяжеленная свинцом сталь сминала шлемы, крушила черепа, заставляя кровь и мозги разлетаться через прорубленный металл. Воины падали, и другие спотыкались о них. Атака выдыхалась, бойцы пытались устоять на ногах и шатались от ударов. Но французы проложили себе дорогу в проем, и фронт схватки расширялся по мере того, как изгородь миновало все больше воинов. Вбив клин, французы давили вправо и влево.

Англичан и гасконцев по-прежнему теснили, но уже медленнее. Первоначальное столкновение оставило за собой убитых, истекающих кровью и стонущих раненых, но строй враги так и не прорвали. Командиры на лошадях находились сразу за спешенными латниками, приказывали бойцам оставаться в сомкнутом порядке. Держать строй. А французы пытались прорваться, прорезать и проломить себе путь через щиты, чтобы раздробить англичан на мелкие группы, которые затем легко окружить и уничтожить. Воины орудовали секирами, выкрикивали оскорбления, кололи копьями, били палицами; щиты раскалывались, но линия выдержала. Под напором она подалась назад, и сквозь прогал вливалось все больше французов, но англичане и гасконцы дрались с отчаянием людей, загнанных в угол, и с уверенностью воинов, сплотившихся за многие месяцы. Воинов, доверяющих друг другу и знающих, что их ждет, если строй будет прорван.

– Добро пожаловать на дьявольскую бойню, сир, – бросил сэр Реджинальд Кобхэм принцу Уэльскому.

Оба были верхом позади боевого порядка и наблюдали. Сэр Реджинальд заметил, что натиск ослабевает. Он ожидал конной атаки и, поняв, что французы собираются драться пешими, почувствовал тревогу.

– Они усвоили урок, – сухо сообщил он принцу.

Кобхэм видел, как ряды столкнулись и как яростный напор французов не смог прорвать строй англичан и гасконцев, но теперь трудно стало отличить противников друг от друга, так они сблизились. Задние шеренги обеих сторон стремились вперед, толкая передние на врага и не оставляя пространства, чтобы замахнуться оружием. Вражеские силы по-прежнему вливались через проемы в изгороди, расширяя атаку, но упрямая линия не поддавалась. Бойцы либо нападали на противника, либо сбивались в кучки и шли в бой, раздавая удары, а затем отступали, чтобы перевести дух и оценить нанесенный ущерб. Они скорее выкрикивали оскорбления, чем яростно сражались, и сэр Реджинальд это подметил. И нападающие, и обороняющиеся приходили в себя от первого потрясения, но через проем в изгороди проникало все больше французов, и бой обещал стать более жестоким, потому как атакующие будут действовать расчетливо, а страдающие от голода и жажды англичане быстрее устанут.

– Мы неплохо держимся, сэр Реджинальд! – бодро воскликнул принц.

– Нам ничего иного и не остается, сир.

– Тот мальчишка – дофин? – Эдуард разглядел в рядах французов золотую корону поверх отполированного шлема и по самому большому знамени догадался, что в атаке принимает участие дофин.

– Определенно, – отозвался сэр Реджинальд, – Или, быть может, его двойник?

– Настоящий он дофин или нет, – проговорил Эдуард, – приличия требуют от меня засвидетельствовать ему свое почтение.

Он ухмыльнулся, перекинул ногу через высокую луку седла, спрыгнул на землю и подозвал оруженосца.

– Щит, – велел принц, вытянув левую руку. – И секиру, пожалуй.

– Сир! – воскликнул сэр Реджинальд, но осекся. Принц выполнял свой долг; кости бросал сатана, и советовать Эдуарду блюсти осторожность бессмысленно.