1632

Густав покосился на линию деревьев. Термин "снайпер" еще не был известен в те дни, но во всех армиях были отряды легко бронированных стрелков, практикующих охоту на отдельных солдат. Их оружие, поскольку они не вставали в линию и не были связаны темпом стрельбы, было нарезным. Их точность была еще не очень велика, но и не была уже смешной.

– Она уверена?

Маккей кивнул. Затем, после минутного колебания добавил:

– Она также предлагает, как она выражается "прищучить" их.

Король тонко улыбнулся.

– Вы боитесь, что я обижусь на такое предложение? Что мое королевское достоинство оскорблено?

Маккей поджал губы. Улыбка короля стала шире.

Затем исчезла, сменившись свирепой хмуростью.

– Ну да, оскорблено! – Он встряхнулся, как очень большая собака. И не менее хмуро продолжил:

– Но и наполовину настолько же, как от вида моих убитых инженеров.

Хмурость исчезла. С королевским достоинством Густав обратился к Джулии отдал ей небольшой поклон:

– Если бы мисс Симс смогла, я был бы очень благодарен.

Джулия нагнулась, порылась в принесенном с собой рюкзаке и вытащила зрительную трубу и бинокль. Через мгновение, Маккей был украшен оптическим оборудованием.

– Алекс, называй цели, – скомандовала Джулия. Она настроила винтовку.

Наблюдая последовавшее затем избиение, король Швеции не мог решить, что его больше всего беспокоит. Зрелище непринужденной легкости, с которой молодая американская девушка из будущего поражала людей за треть мили или же непринужденной легкости, с которой ее шотландский жених помогал ей в выполнении этой задачи. Первое вело его в очень странный и довольно пугающий новый мир. Последнее открыло целую новую книгу.

– Бах!

– Влево пятьдесят шагов. У дерева. Красная шляпа с перьями.

– Бах!

Как страницы перелистывала.

* * *

К вечеру на почти завершенном мосту появились финны. Их было три сотни, добровольцев, в нетерпении ожидающих обещанные в качестве вознаграждения по десяти риксталлеров. Каждый нес связку мокрой соломы, которая при горении быстро скрыла конец моста от противоположного берега густым дымом. Под этим прикрытием работа на мосту была закончена, и финны пробрались на противоположный берег. Они спешно стали рыть землю, превращая полоску земли в крепость.

Тилли приказал своим орудиям начать отчаянную попытку уничтожить это новое укрепление. Отчаянную – потому что после часа контрбатарейного огня Торстенссона у католиков осталось не так и много артиллерии.

– Чертовы шведские пушки! – взревел он. – Они даже хуже, чем под Брейтенфельдом!

* * *

Всю ночь, под прикрытием темноты, дыма и батарей Торстенссона король вел свою армию через мост на косу.

Оттуда в течении дня 16 апреля шведы распространили свои силы, чтобы устроить прочные позиции по всей отмели. Густав Адольф успешно форсировал реку. У Тилли осталось два варианта – отступлении или последний штурм.

Он выбрал штурм и возглавил его сам. Вечером, с вершины на белом коне Тилли поскакал вниз по склону. Тысячи всадников и пехотинцев шли вслед за ним.

Последовавшая борьба, несмотря на краткость была непростой. Густав повел свою конницу во встречную атаку и шведская пехота во многих местах линии столкнулась лоб в лоб со своими баварскими коллегами. Если бы бой ограничился только этими силами, Тилли мог бы и выиграть. Но не тут-то было. Со всех своих позиций на противоположном берегу орудия Торстенссона вели огонь на поражение. Находившиеся на открытом месте люди Тилли подверглись мгновенному уничтожению.

– Чертовы шведские пушки! – снова прорычал Тилли. И предался горькому самобичеванию. – Мне следовало прислушаться к Валленштейну.

Это было последней мыслью старого генерала. Одно из пушечных ядер Торстенссона раздробило оба его бедра. Отважный боевой конь генерала пошатнулся под ударом, но устоял. Медленно, потеряв сознание от шока, Тилли соскользнул из седла. В последующие годы, люди которые видели это, говорили, что это было как падение крупного дерева. Большой корявый дуб, наконец, нашел свою гибель

* * *

Когда люди Тилли отнесли его в тыл, Олдрингер взял командование на себя. Но и сам Олдрингер упал через несколько минут, раненый в голову. К этому моменту войска имперцев потеряли уже четыре тысячи человек, и люди пали духом. К вечеру, пользуясь темнотой, они отступили обратно в свой укрепленный лагерь у Дуная. На следующий день под командой самого электора армия Тилли отступила в Ингольштадт. С Максимилиана Баварского было достаточно Густава II Адольфа.

– Пусть Валленштейн попытается с ним справиться, – прорычал он. – Пусть чешский ублюдок имеет дело со шведским ублюдком.

* * *

Когда Густав узнал о Тилли, он послал своего личного хирурга во вражеский лагерь.

– Сделайте для старика все, что сможете, – приказал он.

– Если и смогу, то немного, – проворчал хирург, – судя по описанию раны.

Но повиновался.

Торстенссон был не совсем доволен.

– Пусть палач Магдебурга истечет кровью до смерти, – прорычал он. Злобные выражения лиц других шведских офицеров, окружавших Густава, явно выражали согласие с артиллеристом.

Король просто сказал в ответ: