1794

Анна Стина насторожилась: по мосту, дребезжа на расхлябанных досках, проехала телега. Наверняка пальты. Возвращаются после ночной смены. Выждала минут двадцать и, согнувшись, пробежала несколько шагов.

Он оказался ближе, чем ей казалось. Вот же они, флигели по сторонам двора. Прядильный дом. И посередине навечно забрызганный кровью колодец, вокруг которого Петтер Петтерссон и его Мастер Эрик устраивают свои смертельные танцы.

Светится только пара обращенных к заливу окон. Подкралась к стене и потрогала грубую штукатурку. Днем она желто-зеленая от купороса, а сейчас черная, как и всё вокруг.

Анна Стина попыталась ощутить исходящую от этого здания злую волю, глухой похоронный пульс, но ничего не почувствовала. Дом и есть дом; зло творят не стены и перекрытия, а люди. Само строение — всего лишь немой свидетель. Ему никогда не суждено поделиться воспоминаниями. Камни хранят память, но они безъязыки.

Прислушалась — все тихо. И снаружи, и внутри.

Попыталась вспомнить последний день, когда она видела эти стены, — но память отказывалась. Помнила только, как преодолела последние дюймы, помнила легкий бриз, гигантский, вспыхивающий далекими зарницами парус неба, мгновенно выветривший из души холодный ужас… но где искать тайный лаз?

Она напрягла намять. С короткой стороны… да, скорее всего, там. Начала с угла и на коленках поползла вдоль стены, ощупывая холодную землю у фундамента. Долго искать не пришлось — лаз сам напомнил о себе, дохнул смрадом, от которого у нее зашевелились волосы на голове. Анна Стина сунула руку и страх перешел в ужас. Какой узкий… Врата в преисподнюю в миниатюре.

Неудивительно, что Альма Густафсдоттер нашла здесь свою могилу.

Ночь впервые за много дней выпала довольно теплая — большая удача. Она осознала это, только когда разделась догола. Свернула одежду в узелок и поясом юбки привязала к ноге. Башмаки — туда же.

Легла на спину, вытянула руки и двинулась вперед. Пятки и голова, плечи, лопатки и ягодицы превратились в членики огромного червя, прокладывающего путь в подземное царство, дюйм за дюймом. Каменные стены упорно не желали уступать ей дорогу; казалось, с каждым движением их объятья становятся все теснее и теснее.

Анна Стина знала — дальше будет хуже. Она еще не доползла до места, ставшего могилой Альмы. Места, где фундамент немного просел и лаз стал совсем узким. Она наткнулась на него головой и остановилась, собираясь с решимостью ползти дальше. Одно из двух: либо каменные тиски позволят ей проскользнуть, либо зажмут так, что ей никогда отсюда не выбраться. Собралась с силами, сделала глубокий вдох. Подождала немного, выдохнула так, что начало першить в горле, и двинулась вперед. И остановилась: застряла грудная клетка. Она попыталась вдохнуть. В глазах заплясали кровавые искры. Ее охватила паника. В последней тщетной попытке сохранить жизнь начала проталкиваться вперед, назад — куда угодно, лишь бы выбраться из этих тисков. В тот раз стены были скользкими от вытекающих из разлагающегося трупа Альмы жидкостей. Своего рода смазка. А сейчас грубый камень был беспощаден: крысы вылизали его досуха.

И, к своему ужасу, Анна Стина осознала: тело ее изменилось. Год назад она наверняка была худее.

Ни вперед, ни назад пути нет.

20

Наткнулась пальцем на что-то влажное и чуть не вскрикнула. Крысиный нос. Оказывается, на шорох и необычный запах прибежала любопытная крыса. Вскрикнула еле слышно — но этого хватило, чтобы испугать нежеланную гостью. Крыса убежала, но Анна Стина прекрасно понимала — ненадолго. Тепло ее тела, запах свежего мяса… что может быть привлекательнее для этих жутких созданий? Куда лучше, чем пересоленная солонина из бочек и протухшая репа. Крыса вернется. Может быть, одна, а может, и с целой стаей — если одна узнала ее секрет, узнают и другие. Единственная защита — вытянутые вперед руки. Если крысы доберутся до лица — ей конец.

Где-то там, снаружи, продолжает идти время, но здесь оно остановилось. Все, что она может сделать, — попытаться овладеть дыханием. Поверхностный судорожный вдох, полный выдох. Вдох— выдох. Придавленная камнем кожа постепенно теряет чувствительность.

Вновь явилась крыса. Шаги ее мягких лап, почти неслышные, все равно отдаются глухим эхом где-то там, в черном чреве туннеля. Все ближе и ближе. Резкое движение кисти — и крыса вновь обращена в бегство.

До поры до времени.

Плакать нельзя. Судороги всхлипываний передаются на спину, и выступы камня находят на голом теле все новые места и врезаются с такой яростью, будто это не случайные куски равнодушной скальной породы, а ее злейшие враги.

Она лежит молча и ждет конца — неизбежного, но очень нескорого конца. Как долго смерть будет играть с ней в кошки-мышки, прежде чем окажет ей милость. Может, поторопить? Прижать крысу подбородком к плечу и ждать, пока она перегрызет сонную артерию?

Шорох лап где-то рядом. Их уже много.