19-я жена

Он поднялся с кровати и стал одеваться, застегивая пуговицы, продевая запонки в манжеты. Он ничего больше не говорил, неразборчиво бурча что-то, когда наклонялся, чтобы натянуть башмаки. Бригам вышел из моей комнаты, не произнеся ни слова, будто раненый зверь, уходящий в свою берлогу. Однако то место, где он стоял, не опустело. Казалось, он оставил вместо себя свой дух, темный призрак, большой, тех же размеров и той же формы, что он сам. Призрак следил за мной, пока я одевалась. Он проник в мои мысли, когда я забеспокоилась, не совершила ли чего-то, что могло повредить моему Спасению и Спасению моих мальчиков. Я не верю в фантасмагории, но это присутствие было столь грозным, столь реальным, что я просто не могу не описать его таким, каким оно представлялось мне тогда.

Я услышала, как на лестнице Бригам поздоровался с мамой. Я услышала, как открылась дверь, как тяжелые башмаки Пророка застучали по ступеням крыльца. Подойдя к окну, я смотрела, как он идет по дорожке. Во дворе мои мальчики швыряли камешками в ящерицу.

— Лоренцо! Джеймс! — окликнул их Пророк. — Как бы вам понравилось, если бы какое-то большое, огромное существо стало швырять в вас камни?

Бригам тяжело опустился на одно колено, разжал мальчикам ладони. Он отобрал у них их вооружение и осторожно положил камешки на землю. Потом стал что-то шептать мальчикам, а они внимательно слушали. Скоро они заулыбались, рассмеялись и обвили руками его шею. В этот самый момент привидение в моей комнате заговорило: «Все ради них. — Это был голос Бригама. — Все, что ты теперь делаешь, — это ради твоих сыновей».

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА

Глава восемнадцатая

Вера в Браке

В первую годовщину нашей свадьбы Бригам переселил меня вместе с мамой и сыновьями на лесную ферму Форест-Фарм — в его сельскохозяйственные угодья, расположенные к югу от города.

«Я знаю: тебе не очень-то нравится твой маленький коттедж, — сказал он. — Многие говорят, что Форест-Фарм — это одно из самых красивых мест во всей Юте. Думаю, ты убедишься, что мальчикам будет хорошо там, на земле. Что касается тебя… Я потратил на этот дом двадцать пять тысяч долларов. Там два этажа, не считая подвала. Если это тебя не устроит, тогда, Господи прости, я не знаю, чем еще тебе угодить». Он говорил правду: дом был построен в готическом стиле, с остроконечной крышей, в форме двойного креста. Он стоял на прекрасном плоском участке плодородной земли, окруженный целым садом ореховых деревьев, и из его окон открывался широкий вид на горы. Казалось, это одно из лучших мест в Дезерете, где я могу вырастить своих сыновей.

Чего я не знала и о чем Бригам до переезда мне не сообщил, было то, что большинство дел на ферме теперь не просто подпадало под мою ответственность, но и падало на мои плечи. Форест-Фарм служила для Бригама продовольственной кладовой. Каждый день она поставляла свежее молоко, яйца, масло, овощи и разные виды мяса десяткам его жен и детей. Каждый день, еще до рассвета, я поднималась, чтобы взяться за работу в коровнике, и заканчивала, когда солнце уже давно село. Мама вставала и ложилась тогда же, когда и я, занимаясь домом, готовя еду для тридцати работников Бригама, обрабатывавших поля свеклы и люцерны, трудившихся в шелкопрядной червоводне и пасших тысячу голов его племенного скота. Когда завершалось одно дело, меня ожидали еще пять других. Конец одного дня просто приносил начало другого.

— Мне никогда в жизни еще не приходилось работать так тяжело, — сказала я как-то маме.

— Ты не знаешь значения этого слова.

У мамы на такие вещи был взгляд, свойственный всем Пионерам-Первопоселенцам: испытания, выпавшие на долю первоначальных Святых, никогда не могут быть превзойдены. Если говорить о труде и тяготах, я не сомневаюсь в том, что она была права. Но даже если так, работа на ферме угнетала мой дух.

— А ты хоть когда-нибудь задумывалась, почему мы все это делаем? — спросила я у мамы.

Лицо у мамы как бы застегнулось на все пуговицы. Его выражение подразумевало лишь одно: «Нет смысла задавать вопросы о воле Божьей». Моя мать — умная женщина с большим жизненным опытом. Она знала множество самых разных людей. Когда теперь меня спрашивают, как же случилось, что я такое долгое время продолжала верить в учение Церкви Мормонов, я говорю о маме. Дорогой Читатель, позволь мне сказать тебе вот что: Любовь и Доверие — сиамские близнецы, неразделимые, как Чанг и Энг.[104] Я любила свою мать и доверяла ее суждениям гораздо более, чем доверяла своим собственным. Каждый раз, когда тяжкий камень сомнения ложился мне на сердце, мама вдребезги разбивала этот камень своей любовью.