19-я жена

РЕЗОЛЮЦИЯ ПО ХОДАТАЙСТВУ: Отказано.

ИМЯ: Келли Ди

ДАТА: Июль, 10, 2005

НАЗВАНИЕ ДОКУМЕНТА: Автобиография Чонси Дж. Уэбба

ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ: Магистерский диплом на тему: «Энн Элиза Уэбб Янг и наследие полигамного брака».

РЕЗОЛЮЦИЯ ПО ХОДАТАЙСТВУ: Одобрено, Сэвидхоффер, архивариус.

АВТОБИОГРАФИЯ ЧОНСИ ДЖ. УЭББА

Часть II

Как отмечает Энн Элиза в книге «Девятнадцатая жена», первые годы, проведенные нашей семьей в Юте, были исполнены гармонии и единых стремлений. Две мои жены, когда-то соперничавшие между собой, стали теперь сотрудницами — или, по крайней мере, так мне представлялось. Если одна из моих жен и хранила в душе глубокую рану, мне об этом ничего не было известно, ибо ни одна из женщин в то время ничего мне о такой обиде не говорила. Энн Элиза в своей книге винит меня в «счастливом неведении», из-за того что я не заметил страданий ее матери. Тем не менее, когда я оглядываюсь на те первые годы в Дезерете, я верю, что наша семья, даже в столь уникальной ее конфигурации, достигла счастья, о каком большинство людей могли только молить Бога. Во всяком случае, я надеюсь, что так оно и было.

Эта интерлюдия домашнего ублаготворения резко оборвалась, когда Брат Бригам приказал нам с Гилбертом отправиться в Англию, чтобы совершать Миссию. Мы отбыли зимой 1855 года через Сент-Луис и прибыли на влажные берега Ливерпуля в первые дни весны, такой же влажной и пасмурной. Там мы сняли комнату у молодой говорливой вдовушки по имени миссис Кокс, которая обитала в небольшом узком доме вместе с дочерью Вирджини. Эта девочка была так похожа на Энн Элизу, что заставила меня скучать по моей семье еще больше.

В тот первый день в Ливерпуле, да и в последовавшие за ним начальные дни нашего пребывания в Англии, мы очень быстро научились распознавать, какого типа люди откажутся доброжелательно отнестись к простому незнакомцу, рассуждающему о Боге на изысканных Сент-Джеймс-стрит и Грейт-Джордж-стрит. Джентльмен, прогуливающийся с женой и детьми, сопровождаемыми няней; аристократ, жующий конфеты в открытом экипаже; дама в шелках и драгоценностях; сестры, интересующиеся лишь высшим обществом и модами, — эти занятые люди не имели ни времени, ни склонности отвечать на наши приветствия вроде обычного «Добрый день!». Перед ними я ощущал себя призраком, ибо они не осознавали моего присутствия. В Ливерпуле самые несчастные божьи создания собирались на улицах близ Принцева дока, ибо здесь они могли рыться в кучах мусора, выбрасываемого из-за кирпичных стен верфи. Однорукий матрос, беззубая старуха, сирота — кожа да кости, покрытый слоями грязи, скопившейся за всю его короткую жизнь, — здесь самая жалкая часть человеческого рода просеивала мусор в надежде отыскать корку хлеба, фруктовую кожуру, а также грязные лоскуты ткани, выполоскав которые и продав можно было бы получить хотя бы пенни. Каждый день к полудню матросы со множества судов, пришедших из множества стран всего света, сходили на берег, чтобы пообедать в тавернах, таких как «Балтиморский клипер» или «Единорог». Шумная толпа просоленных моряков, несущих с собою запах морского тумана, с их непристойными, на иностранном языке разговорами, потоком лилась мимо этих изнуренных, бедствующих существ. Порой кто-то из матросов швырял нищему завалявшийся медяк, и возникала драка за обладание им. Какую жалость порождала эта картина в наших душах — моей и Гилберта! Целая дюжина утративших надежду мужчин и женщин дрались друг с другом из-за одной жалкой монетки!

В самое первое наше посещение этого нищего квартала мы прошли мимо безногой девицы, сидевшей на деревянной платформе с четырьмя железными колесиками. На ней была юбка из дешевого зеленого ситца, заплатанная и грязная, но она распушила ее и уложила вокруг себя с трогательным старанием и надеждой, так что почти казалось, несмотря на отсутствие ног, что эта юная девушка пришла на пикник и уселась на одеяло. Рядом с этой стойкой девицей был прислонен щит, на котором сильная, уверенная рука кратко описала ее Судьбу: «Втянуло в уборочную машину». Рядом с ней на корточках сидел молодой человек классической красоты: шелковистые черные локоны, римский нос. Его беда была видна в его глазах, затянутых молочной пленкой из-за какой-то болезни. Рядом с ним — скелетоподобная женщина с изголодавшимся малышом, вцепившимся в ее иссохшую синеватую грудь, а рядом с женщиной — доведенная до отчаяния юная пара, брат и сестра, как я мог предположить. Они окликнули нас: «Пожалста, мы уже четыре дня не евши!»

— Можем мы поговорить с вами, — спросил я, — о Господе?

— Пожалста, а у вас нет немножко хлеба?

Гилберт отломил половину сэндвича с маслом, который миссис Кокс завернула нам с собой. Он протянул хлеб девушке, но старуха с ребенком выхватила его из руки Гилберта и тут же, прямо у нас на глазах, сожрала.

— Он предназначался девушке и ее брату, — упрекнул ее я.

— Он так же мог предназначаться мне и моему ребенку, — отвечала женщина с блаженным видом, будто не испытывала стыда из-за совершенной ею кражи.