1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Другой медицинской проблемой в Северной области была цинга, вызванная в первую очередь плохим питанием и отсутствием свежих овощей. В отчете Архангельской городской управы приводится число заболевших цингой в Архангельске в конце 1918 – середине 1919 г. – 447 человек, половина из них – заключенные городской тюрьмы. Архангельские власти делали все что могли для борьбы с цингой. Создавались специальные поселки, где больным выдавался усиленный паек, и они находились под наблюдением фельдшеров. Командующий Двинским фронтом генерал И. Данилов писал, что солдатам давали в больших количествах финики и английские пикули в качестве противоцингового средства. Игнатьеву, писавшему воспоминания уже в Советской России и стремящемуся всячески опорочить правительство Северной области в угоду своим новым хозяевам, можно полностью доверять, когда он положительно пишет о его деятельности: «…гораздо сложнее была борьба с цингой – для цинготных мною было устроено специальное светлое, высокое помещение на Кег-острове, на противоположном берегу Двины, а также разбиты палатки, где на солнце и при хорошем питании больные арестованные быстро поправлялись, но жертвы, т. е. смертные случаи от цинги бывали»[256].

Совсем другая картина наблюдалась в концентрационных лагерях, особенно в самом страшном из них, созданном союзниками в Двинской губе Белого моря на остове Мудьюг. Лагерь, управлявшийся французской военной администрацией, состоял из людей, имевших профессиональный опыт в создании и управлении тюрем во французских колониях. Условия содержания в нем были ужасны. После настойчивых требований Игнатьеву удалось получить от главы Союзного военно-контрольного отдела (контрразведки) британского полковника Торнхилла разрешение посетить лагерь: «Действительность соответствовала слухам, – писал он, – хотя меня и ждали, почистили помещение “тюрьмы” – потому что нельзя же назвать тюрьмой дощатые сараи, окруженные колючей проволокой <…>. Но их изможденный вид (заключенных. –Л. П.), громадный процент в цинге (помещения для них в специальных бараках не хватало, и в числе “здоровых” я нашел арестованных с цингой, вылившейся уже в гангрену ног), в тифу, а через проволоку в шагах пятидесяти от бараков я насчитал 78 могильных крестов, что для общего количества арестованных в 200–300 человек дает хороший процент смертей. Карцеры холодные – в простых погребах»[257]

. По возвращении в Архангельск Игнатьев немедленно принял меры для закрытия концлагеря. Угроза Торнхиллу – рассказать все, что он здесь видел, в прессе – подействовала, и полковник согласился закрыть лагерь. Игнатьев вспоминал: «Через несколько дней я стал перевозить больных цингой в лечебницу на Кег-острове, а бараки на Мудьюге на летнее время решил использовать под осужденных на каторжные работы, а зимой устроить их в большом теплом корпусе, где проживала администрация»[258].

В сентябре 1919 г., когда Игнатьева уже давно не было на Севере, а генерал Миллер расширил свою власть, была организована новая каторжная тюрьма на промысловом становище Иоканьга на Мурмане.

Осенью 1919 г., после ухода союзников, в тревожной обстановке неминуемой победы большевиков при возросшем недовольстве затянувшейся войной в Северной области, Миллер решил выслать в отдаленную непригодную для жизни местность как можно больше людей, подозреваемых в большевистских симпатиях. Среди них были приговоренные к различным срокам наказания, в том числе профсоюзные лидеры Бечин, Цейтлин и другие, пленные красноармейцы и высланные в административном порядке. Трудности заключения в землянках и замерзших бараках усиливались из-за садистских наклонностей лагерной охраны. Начальником тюрьмы был забайкальский казак И. Ф. Судаков, с 4-классным образованием, в прошлом начальник Верхнеудинской каторжной тюрьмы. Соколов писал о нем: «…личность, безусловно, ненормальная. Бывший начальник Неречинской (ошибка. –Л. П

.) каторги, он, очевидно, оттуда принес все свои привычки и навыки. Он находил какое-то особое удовольствие в собственноручных избиениях арестантов, для каковой цели всегда носил с собой толстую дубину»[259].

А. Ф. Пребышевский описал расправу, устроенную Судаковым и другими охранниками после неудачного побега. Заключенные находились в землянке и не знали, что их планы провалились: «Вдруг начинается стрельба и продолжается около двух часов. Открыли двери, ворвался конвой, началось поголовное избиение <…>. Затем вывели всех на улицу, оцепили в кольцо и начали допрашивать, кто зачинщик и организатор. Товарищи нас не выдали <…>, ввиду наступления темноты заключенных по двое впускали в землянку, избивая прикладами. Вскоре после этого начальник Судаков, по случаю именин своей жены, напившись пьяным, отдал распоряжение открыть огонь по фанерчатому бараку, в котором было убито и ранено 25 человек, медицинской помощи оказано не было. Тяжелораненые истекали кровью, а будучи вынесены в амбар, они там замерзали…»[260]