1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

Н.Я. Данилевский предложил концепцию, согласно которой носителем главных черт той или иной цивилизации и проектов развития является культурно-исторический тип — надклассовая и надэтническая абстрактная общность. Цивилизация представляется как воображаемый великан, «обобщенный индивид». Данилевский видел в культурно-историческом типе очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение

сущность — народ, воплощенный в воображаемом обобщенном индивиде. Он считал невозможной передачу главных принципов («смыслов») цивилизации одного культурно-исторического типа другому. Это представление об устойчивости культурно-исторических типов развил О. Шпенглер. В этой концепции принимается, что в каждый момент в цивилизации действует один культурно-исторический тип. Другого в данный исторический период в конкретной цивилизации не существует.

История ХХ века заставляет расширить концепцию Данилевского-Шпенглера. И русская революция, и перестройка конца ХХ века с последующей реформой, показали, что в действительности цивилизация является ареной конкуренции (или борьбы, даже вплоть до гражданской войны) нескольких культурно-исторических типов, предлагающих разные цивилизационные проекты. Один из этих типов становится доминирующим в конкретный период и «представляет» цивилизацию (в коалиции с союзниками).

Все цивилизационные проекты для России были до 1917 г. «выложены» в более или менее наглядной форме. Культурно-исторические типы, которые защищали свои проекты, были всем известны и чётко различимы, все они были порождением России. Более или менее зрелыми были проекты анархистов и народников, социал-демократов и эсеров, либералов-западников, консервативный проект с сохранением монархии и сословного общества, позже всех — большевиков.

Модернизация и развитие капитализма во второй половине ХIХ века вызвали кризис прежнего культурно-исторического типа (имперского монархического и православного) и одновременно усиление другого, вырастающего на матрице современных буржуазно-либеральных ценностей. Та форма цивилизации, в которой пытались реализовать консервативный проект (столыпинская реформа), не выдержала кризиса модернизации «по шаблонам западного капитализма» — и была «переформатирована» Февральской революцией. Ее социокультурной базой было новое поколение российских западников, но вовсе не клон западных либералов (о самобытности российских либералов начала ХХ века писал М. Вебер).

На короткое время именно этот культурно-исторический тип возглавил общественные процессы в России и даже осуществил бескровную Февральскую революцию 1917 года. Но идеологи этой революции мыслили в парадигме модерна ХIХ века, а Ленин учел важный смысл кризиса модели мироздания Ньютона и сдвиг в картине мира. Его увлек «когнитивный бунт», и он стал мыслить в логике постклассической науки. С ним пошла общность марксистов нового поколения, она отпочковалась от старых социал-демократов под именем большевики.

Политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей — и элиты, и массы. Вся история показала, что это условие является абсолютным. Как подчеркивал П. Бурдье, «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт — это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. Само по себе

недовольство этой действительностью к «политическому бунту» не ведет. Недовольство без изменения в видении мира может произвести лишь протесты и бунт толпы, ярость которой хозяева дискурса могут направить в разные стороны. Это мы и сейчас видим.

В другом месте Бурдье уточнил: «Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, суть главная задача политической борьбы за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира».247

Главная идея инновации Ленина — синтез общинного крестьянского коммунизма

(выражение Вебера) с мироощущением Просвещения. На политическом языке это он назвал «союз рабочих и крестьян» — ненавистная ересь для марксизма.

Еще раньше М.А. Бакунин писал: «В интересах революции, которая их освободит, рабочие должны как можно скорее перестать выражать это презрение к крестьянам. Справедливость требует этого, потому что на самом деле у рабочих нет никакого основания презирать и ненавидеть крестьян. Крестьяне не лежебоки, они такие же неутомимые труженики, как и рабочие; только работа их ведется при иных условиях, вот и все. Перед лицом буржуа-эксплуататора рабочий должен чувствовать себя братом крестьянина».248