1917 год. Распад

Происходившие в столице перемены настраивали на грустный лад генерала М. В. Алексеева. 9 (22) июля 1917 г. он писал вице-адмиралу А. И. Русину: «Претензии министров-социалистов будут спешно осуществляться; все правительство сделается социалистическим. Через это последнее и горькое несчастье Россия должна будет пройти. Не готовы еще к свершению новых, опасных и крайне вредных деятелей, ввергающих государство в пучину бедствий, мы, офицеры, должны уже проявить теперь свою волю, особенно в том случае, если от нас потребуют присяги новому государственному строю. Строй этот объявлен с нарушением всех человеческих законов, с нарушением обязательств, принятых Временным правительством, из кого бы оно ни состояло. Разгон Думы – нарушение прав народа. Игра на дурных инстинктах массы путем несправедливого решения земельного вопроса. Если бы мы были сплочены, мы могли бы отказаться от присяги (вернее – должны были бы). Нельзя поощрять преступление против России новым согласием с ним. Обстоятельства требуют ускоренных действий даже при полном сознании, что масса подкупается и покупается социалистами. Вероятно, самое действие придется исполнить в Петрограде, так как только стремительности придется влиять на воображение. Поражение на фронте усложняет все дело. Само по себе оно является новым горем России и тяжелым испытанием, посылаемым на нее. Но как же могли прозевать это наши руководители? Как тяжко приходится переживать в эти дни, когда при возможности хотя бы участием в работе смягчить горесть события. Мне кажется, что даже в тяжкие дни 1915 г. не было такого опасного стратегического положения, особенно при наличии преступного поведения войск; нужна власть, сила, а не зубозаговаривание, которым усиленно занимаются наши деятели. Спасение армии также нельзя откладывать надолго»⁵⁵

.

Общественность была потрясена случившимся. Бегство армий после разрекламированного успеха первых дней наступления вызвало тяжелый шок. В тылу заговорили о возможности падения Минска, Москвы и даже Петрограда⁵⁶

. Керенский решил не откладывать спасение армии и занялся им по-своему. «Гораздо более Юго-Западного фронта был потрясен сам Керенский, которого едва успели провозгласить организатором победы в Петербурге, как эти лавры рассыпались в труху, – вспоминал генерал Геруа. – Виновниками были, разумеется, объявлены генералы. Начались смещения и перетасовки»⁵⁷

. 10 (23) и 11 (24) июля сменили еще двух командующих армиями Юго-Западного фронта. Их просто поменяли местами. Правительство боялось верхов своей собственной армии. Новая чехарда высшего командного состава могла иметь только одну цель – не дать возможность генералитету получить прочный контроль над подчиненными. В этом отношении он шел рука об руку с теми кругами в солдатских советах, которые менее всего желали восстановления дисциплины. Весьма симптоматично, что их жертвами на местах после окончания бегства от австрийцев стали именно те офицеры, которым удалось восстановить дисциплину среди своих подчиненных и оказать сопротивление наступавшему противнику⁵⁸

.

Союзники смотрели на эти процессы, которые шли в России, с опасением. «Расправы Керенского с русскими генералами, которых он третировал с пренебрежением, постоянно перемещал с одного командования на другое, – вспоминал русский дипломатический представитель в Англии, – введение в армии комитетов, систематическое уничтожение дисциплины давали представителям союзных армий полное основание опасаться распада армии»⁵⁹. Но Керенский этого не опасался. Судя по всему, не боялся этого и его предшественник. В своем прощальном интервью Львов высказал полное убеждение в том, что скоро все закончится очень хорошо. По его убеждению, уверенность в будущем была полностью оправдана. «Особенно укрепляют мой оптимизм, – заявил он, – события последних дней внутри страны. Наш глубокий прорыв на фронте Ленина имеет, по моему глубокому убеждению, несравненно большее значение для России, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте»⁶⁰.