1917 год. Распад

Назначенный на место Половцова Эрдели не смог или не захотел оставить фронт, и 21 июля (3 августа) на этот пост был назначен генерал-майор О. П. Васильковский. В тот же день он сделал заявление для печати: «На меня возложена ответственная задача успокоения столицы, и я приложу все усилия, чтобы эту задачу выполнить. Я проявлю всю полноту власти для борьбы с контрреволюционными элементами как слева, так и справа. Моей первой мерой будет вывод из Петрограда всех организованных частей. Они все будут направлены на фронт. Необходимо также, чтобы эти части были подготовлены к боевой деятельности и имели настоящий воинский вид»⁴¹.

Между тем поражение Юго-Западного фронта неизбежно повлекло за собой крушение наступления русских и румынских войск на Румынском фронте. Оно успешно началось 24 июля на участке от Фокшан до румыно-австрийской границы⁴²

. Утром этого дня румынские и русские войска прорвали фронт 9-й германской армии. На следующий день прорыв был развит. Однако уже 16 (29) июля темпы наступления явно снизились. Русские войска резко снизили активность, возможностей румын, действовавших достаточно удачно, было недостаточно. Достижения ограничились 30–35 км по фронту и 15–20 в глубину германской обороны⁴³.

31 июля продвижение вглубь территории, занимаемой противником, было приостановлено, а потом отступление Юго-Западного фронта потянуло за собой и соседа слева. Русская линия обороны разрушалась по принципу карточного домика⁴⁴

. «Итак, мы не имеем уже всей 11-й армии, – отмечала передовица “Русских Ведомостей” от 15 (28) июля, – и, вероятно, скоро лишимся и седьмой. Таковы пока размеры катастрофы. Успеет ли уйти из-под ударов и восьмая, это пока еще вопрос»⁴⁵. 2 августа германо-австрийцы дошли до реки Збруч, 3 августа они вошли в Черновцы и Кимполунг⁴⁶

. «Мой интерес к операции исчерпан», – отметил в своем дневнике на следующий день Гофман⁴⁷.

Но зато он закономерно вырос у союзников. 25–26 июля 1917 г. положение в России обсуждалось на конференции в Париже. Сообщения, получаемые в Лондоне и Париже, не оставляли сомнений: Керенский и его правительство не в состоянии навести порядок в стране. «Мы надеялись, – отмечал английский офицер, – что Россия явит нам новые дела чести и славы, также как до этого поступали другие великие нации. Мы вернулись, увидев картины разлагающей паники, трусости, которую трудно осмыслить, насилия, убийств и пьянства… Я могу также предвидеть, что недалек час, когда мы должны будем оставить последнюю надежду на Россию, как на надежного союзника»⁴⁸

.

Эта оценка весьма характерна для английского общественного мнения, которое в это время по отношению к России вошло, по выражению русского дипломата, в фазис «разочарования и раздражения»⁴⁹. Оба эти чувства немедленно и естественно нашли свое отражение и в кредите, то есть доверии к русской валюте. Она стремилась вниз. Всего лишь за неделю с 17 по 24 июля (30 июля – 6 августа) курс рубля по отношению к фунту упал почти на четверть, с 16 до 20 руб. До войны 100 французских франков стоили 37,5 руб., 19 июля (1 августа) – 59 руб., а 26 июля (8 августа) – уже 74 руб. За несколько дней русская валюта прошла путь вниз, почти равный всему военному периоду⁵⁰.

Внимание союзников привлекала всего лишь одна кандидатура: «Корнилов был человеком сильной воли и лучшим из всех имевшихся в виду кандидатов. Он пользовался поддержкой казаков, которых насчитывалось до 1000 эскадронов по 150 человек в каждом. Керенский боялся крови и позволял событиям плыть по воле волн к анархии. Вооруженной силы 10 тысяч солдат, оставшихся верными правительству, было бы достаточно, чтобы подчинить Петроград, являвшийся главным источником беспорядка. Если бы Керенский предложил сепаратный мир, он, несомненно, имел бы огромное большинство населения за собой. Что же касается некоторых видных русских генералов, то Алексеев был военным теоретиком и не годился в момент кризиса; Брусилов был политиком; Каледин, командующий 8-й армией, являлся одним из лучших генералов и был выбран донскими казаками своим начальником»⁵¹.