1917. Народ и революция

Русская власть применяла самые жестокие силовые меры против участников аграрных беспорядков в первое десятилетие 20-го века. Когда эти беспорядки удалось подавить, у власти, по-видимому, создалось впечатление, что самое плохое позади, что огонь вековой крестьянской ненависти погашен. Она, власть, следовала привычной методе обращения с «низами», которая применялась веками и, казалось, доказала свою эффективность: «низы» иногда бунтуют, но хорошая взбучка успокаивает их на десятилетия. Но первая мировая война стала первой в истории человечества войной, когда в армию пришел «массовый» человек, а в России этим «массовым» человеком был крестьянин, у которого мечта о «земле и воле» никогда не исчезала из сознания и души.

Страна оказалась расколота на две неравные части. С одной стороны – многомиллионная масса мужиков-крестьян, передовой отряд которых был одет в солдатские шинели. За их спинами стояли все остальные «низы». С другой стороны – русская власть и связанные с ней образованные слои. С одной стороны – неприязнь до ненависти, рессентимент и ощущение массовой силы, с другой – деградация и распад государственного механизма, нравственная порча высших сословий. «Оргия химических инстинктов, безобразной наживы и спекуляции в дни великой мировой войны и великих испытаний для России есть наш величайший позор, темное пятно на национальной жизни, язва на теле России, – писал Бердяев. – Жажда наживы охватила слишком широкие слои русского народа. Обнаруживается вековой недостаток честности и чести в русском человеке, недо

статок нравственного воспитания личности и свободного ее самоограничения. И в этом есть что-то рабье, какое-то не гражданское, догражданское состояние. Среднему русскому человеку, будь он землевладельцем или торговцем, недостает гражданской честности и чести. Свободные граждане не могут спекулировать, утаивать продукты первой необходимости и т. п. во время великого испытания духовных и материальных сил России. Это несмываемый позор, о котором с содроганием будут вспоминать б

удущие поколения наряду с воспоминанием о героических подвигах русской армии, о самоотверженной деятельности наших общественных организаций».⁴⁹

Война действительно стала настоящей «проявительницей» нравственного и этического состояния русского общества.

Бердяев горько замечает о «догражданском состоянии» даже образованной части русского народа. Что же говорить о его, народа, низовой части, для которой отвлеченные понятия геополитики или исторической роли русской цивилизации в мировом развитии – были просто пустым звуком. Мировоззрение и интересы «низов» не распространялись далее крестьянских представлений о пользе и не выходили за пределы ареала их жизни – крестьянского двора, деревни, ярмарки и т.д.

Война выявила управленческую импотенцию русской власти. В том время как неспособность русской властной элиты управлять огромной страной проявлялась все сильнее, навстречу росла способность самоорганизации низовой левой части русского общества. Вспомним, с какой скоростью были созданы после февраля 1917 года структуры различных Советов, какой поддержкой они – вдруг – стали пользоваться у больших масс населения. Старая Россия на глазах словно бы растворялась в море взбаламученного мещанства…

Стало ясно, что вера русской элиты в низовую поддержку или хотя бы в привычную покорность – это была ошибка, заблуждение. Массовый человек требовал своего места в общественном устройстве жизни, и если элита была слепа, своекорыстна и не хотела поделиться с низами плодами общественного производства, допустить низы до участия в принятии решений, – рано или поздно социальная система нашла бы свою новую точку равновесия. Если не с помощью разумных реформ – так путём социального катаклизма.

Не случись мировой войны – внутреннее состояние русского государства не изменилось бы. Настроение большей, подавляющей части населения было не в пользу правящего слоя и привычного строя жизни. Любой кризис, даже мирного времени, мог бы привести к социальному взрыву с теми же последствиями, что и в феврале 1917 года.

8