1918 год

О Владимире Пантелеевиче Татенко – режиссере, снявшем о Раевском документальный фильм «Портрет с кометой и Пушкиным», нужно сказать отдельно. Он был большим другом семьи писателя и внес неоценимый вклад, помогая формировать его домашний архив. Дело в том, что свои воспоминания Николай Алексеевич, по большей части, диктовал на магнитофон, (тогда еще были большие катушечные аппараты) и немалая часть пленок, которую еще не успели обработать, требовала срочного перевода на бумагу. Труд, надо сказать, колоссальный и весьма кропотливый. В этом непростом деле Владимиру Пантелеевичу помогал Александр Иванович Соколов, преданный почитатель творчества Николая Алексеевича и большой энтузиаст. Ночами (днем он был на службе) он переписывал воспоминания, слушая голос писателя с магнитофонной ленты. Пленки были старые, многие уже рассыпались в руках, и Александр Иванович порой буквально восстанавливал их из праха, склеивая по крохотным кусочкам. Приходилось перепечатывать на машинке непростой рукописный текст, а что-то и переписывать вручную. Одна только переписка Николая Алексеевича с сестрой – это сотни писем, написанных сложным, трудно читаемым почерком. Их расшифровка требовала немалых усилий. Татенко с Соколовым, проделав колоссальную работу, подготовили к печати одно из произведений Раевского – повесть-воспоминание «Возвращение», которая была опубликована в казахстанском журнале «Простор». В России эта работа еще не издавалась, но надеемся, что она увидит свет и в нашей стране.

Невозможно также обойти вниманием и историю выхода в свет книги «Портреты заговорили», поскольку с этим связано то новое, что произошло в личной жизни писателя и чего он сам уже не ожидал…

В издательстве его рукопись была передана на рецензию литературному редактору Надежде Михайловне Бабусенковой. «Когда на редактуру мне попала рукопись книги «Портреты заговорили», мы с ним

(Раевским. – Ред.)

только-только познакомились. Оторваться от написанного было невозможно. Я много читала исторических вещей, но ничего подобного не встречала. Реальные, ощутимые, в письмах, воспоминаниях, документах были тут, сам Александр Сергеевич и жена его, красавица Натали с многочисленным семейством Гончаровых, дочь фельдмаршала Кутузова, она же друг поэта, Елизавета Михайловна Хитрово, князь Вяземский…‹…› А язык! А стиль, а необычный исследовательский метод! Пять раз перечитывала я как редактор рукопись, и все с удовольствием… Я забывала, что я редактор. Иногда, спохватившись, начинала опять перечитывать – может, найду огрех какой. Но ничего! Запятую – и то не переставить. Правда, сам Николай Алексеевич не верил, что книгу смогут принять. Уж больно все у нас было заидеологизировано, и изображение высшего света, а тем более царского двора, в нормальных, человеческих тонах считалось едва ли не крамолой. Но я поставила перед собой задачу – во что бы то ни стало добиться выхода книги и успокоила Николая Алексеевича, что все будет хорошо»[85]

, – вспоминала свое знакомство с рукописью Надежда Михайловна.

Раевский не зря волновался за судьбу своего детища. По тем временам это была весьма смелая вещь. Хотя она и не имела отношения к политике, но зато переворачивала представления читателей о дореволюционной России. Против выхода книги восстали многие. Мотивация: какое отношение имеет Пушкин к Казахстану? Это не пройдет, слишком положительно выставлен высший свет царской России и т. п. Директор издательства вроде бы и не против, но все равно боится – его пугают возможным нежелательным резонансом. Опасения эти были понятны: «оттепель» завершилась, и печатать книгу белого офицера, хотя и бывшего, было небезопасно… Теперь, в сегодняшнее время, нам сложно это понять.