1918 год

…Два семинариста не выдержали огненного испытания – в паническом ужасе прибежали домой, запрятали военную форму и долго не показывались на улице.

Позднее, уже в Добровольческой армии, мой командир, полковник Н. А. Сергеев, рассказал мне еще кое-какие подробности об украинской службе самого Саши П…ва[140], к слову сказать, порядком распущенного, но добродушного, очень ребячливого гимназиста.

– Весною восемнадцатого года ему было шестнадцать лет.

– Я ночевал с ними в одной теплушке и, знаете, наслушался… Такой поросенок и рассказывает как ни в чем не бывало:

– Выстрелишь краснокожему в лоб, сразу череп к черту, а мозги летят вверх… прямо фонтаном… ужасно смешно…

– И понимаете, действительно, паршивцу смешно. Заливается. Я ему велел замолчать…

Я знал П…ова хорошо. Ни злым, ни извращенным его никак нельзя было назвать. Подросток как все. Объяснять не берусь – об этом немало есть в «Soirees de St Peterbourg» Жозефа де Местра. Во всяком случае, для восемнадцатого-девятнадцатого года характерно. Злоба была страшная. И еще одна мысль – часто наблюдаю теперь пражских русских гимназистов. Мало кого из них могу себе представить идущими под пулеметным огнем с винтовкой в руках. Не те люди. Но веселых расстрельщиков среди них тоже не вижу. Может быть, ошибаюсь…

Что поражало меня во время боев под Лубнами – это малое количество потерь. С утра до вечера ружейный и пулеметный огонь, артиллерия то и дело начинает стрелять беглым (большевицкая и германская, у украинцев не хватало снарядов, т. к. эшелоны со снаряжением застряли где-то в пути). Когда стихает огонь за Сулой, слышно, как гремит артиллерия под Лукомьем[141] и где-то на севере. Во время Великой войны достаточно было одного-двух дней такой стрельбы, и все тыловые госпитали были бы завалены ранеными, пришлось бы вводить в бои новые части, а тут, в Лубнах, привозят десяток-другой раненых в день и все. Правда, германцы явно берегли своих людей. Решительная атака регулярных дивизий на широком фронте, конечно, смела бы в несколько часов и латышей, и украинских красных казаков, и «кiннi пролэтарскi полк», но, понятно, были бы и значительные потери. Немцы предпочитали ограничиваться артиллерийским огнем, а цепи разворачивали, по крайней мере, в непосредственной близости от Лубен, только в тех случаях, когда у украинцев не хватало сил и начинался отход.

Все-таки у германцев были и раненые и убитые, На улицах Лубен временами появлялись телеги, медленно тянувшиеся к больнице. На соломе с большими крестьянскими подушками под головой лежали изжелта-бледные тяжело раненные пехотинцы и кавалеристы. Некоторые сдержанно стонали. Иногда появлялась похоронная процессия – дощатый белый гроб на телеге, за ним – пастор – в серо-зеленом военном сюртуке с большим серебряным крестом на груди и команда санитаров в походной форме, должно быть, наряженная для отдания воинских почестей.

Когда германцы входили в город, антибольшевистская часть населения смотрела на них с тревожным любопытством; некоторые сдерживали враждебное чувство. Вид раненых в бою с красными резко переломил настроение. Я это наблюдал у многих. Член Окружного Суда, сослуживец отца, сказал мне: «Странное чувство, ведь по существу сейчас они умирают за нас…»

Девочки-гимназистки, случалось, плакали, смотря на бессильно мотавшиеся при каждом толчке головы тяжелораненых.

– Бедные немцы…

Тут было не только сострадание к людям – очень сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них заплакал при виде раненого большевика, просто в течение нескольких дней появилось ощущение, что, хоть мы и не хотим, а сейчас у нас с германцами общие интересы. Лично мне было гораздо легче преодолеть в себе отвращение к желто-голубому флагу, чем враждебность к германцам. Еще сильнее это чувство было у добровольцев, дравшихся буквально бок о бок с немцами. В германской пехоте было много пожилых ландштурмистов, оставивших дома почти взрослых детей. Их очень трогало, что под большевистские пули идут с взрослыми и гимназисты. Случалось, при встрече гладили по головам, приговаривая – Tapfere Kinder… – очень этим смущали добровольцев.

– Понимаете, холодно, шнапсу хочется, а эти дяди нам конфеты покупают…

Великая вещь боевое братство – даже когда германские мужики и русские гимназисты воюют против русских же. Вообще, в те дни все перепуталось, и нужна необычайная примитивность политической мысли, чтобы свести события к борьбе, украинцев против «россиян».

Душевную сумятицу людей, сколько-нибудь способных вдумываться в происходящее, еще больше осложнило участие чехов в боях на стороне большевиков. Ничего положительного в этом не было известно в Лубнах, но ходили упорные слухи о том, что германцы будто бы взяли в плен несколько сот легионеров, называли цифру 800 – и всех их расстреляли[142]. Эти рассказы сильно понижали симпатии к освободителям немцам.