1919

Эвелин сжала губы и ничего не сказала. Ей вдруг стало холодно, и жутко, и одиноко, и она не знала, что сказать. Джерри залпом выпил бокал вина и заговорил о том, что он бросит свое ремесло, и поедет в Испанию, и напишет книгу. Он не питает к себе ни малейшего уважения, но быть в наши дни газетным корреспондентом - нет, черт возьми, это уж слишком. Эвелин сказала, что она ни за что не вернется в Америку, она уверена, что поело войны там совсем невыносимо станет жить.

Выпив кофе, они пошли гулять по саду. Перед зданием сената несколько пожилых господ играли в крокет в последних лучах вечернего солнца.

- Ах, эти французы очаровательны, - сказала Эвелин.

- Второе детство, - проворчал Джерри.

Они бесцельно бродили по улицам, читая бледно-зеленые, желтые и розовые афиши на киосках, взглядывая в окна антикварных магазинов.

- И вам и мне пора возвращаться на службу, - сказал Джерри.

- Я не вернусь, - сказала Эвелин, - я позвоню по телефону и скажу, что простудилась и собираюсь лечь в постель... И, кажется, я так и сделаю.

- Не надо, лучше я тоже не пойду на службу, будем веселиться.

Они пошли в кафе напротив Сен-Жермен-де-Пре. Когда Эвелин вышла из телефонной будки, Джерри купил ей букетик фиалок и заказал коньяку и зельтерской.

- Эвелин, давайте бездельничать, - сказал он, - я сегодня же пошлю моим сукиным детям телеграмму с просьбой уволить меня.

- Вы думаете, что так будет лучше, Джерри? Ведь, в конце концов, вы имеете замечательную возможность поглядеть на мирную конференцию и все такое.

Через несколько минут она оставила его и пошла домой. Она не позволила ему провожать ее. Проходя мимо окна, у которого они сидели, она заглянула в кафе, он заказывал еще выпивку.

На рынке рю-де-Бюсси под газовыми фонарями царило большое оживление. Пахло свежей зеленью, маслом и сыром. Она купила несколько булочек на завтрак и два-три небольших кекса на случай, если кто-нибудь придет к чаю. В ее маленькой розовой и белой гостиной было очень уютно, в камине пылали брикеты, Эвелин закуталась в плед и прилегла на кушетку.

Она спала, ее разбудил звонок. Это были Элинор и Джи Даблью, пришедшие проведать ее. Джи Даблью был вечером свободен и предлагал им пойти с ним в оперу на "Кастора и Поллукса" (*73). Эвелин сказала, что она себя ужасно чувствует, но, пожалуй, все-таки пойдет. Она согрела им чаю, а сама побежала в спальню одеваться. Она чувствовала себя такой счастливой, что не могла удержаться и замурлыкала, сидя перед туалетом и глядя на себя в зеркало. Ее кожа казалась белой, и на лице было то спокойное, загадочное выражение, которое она любила. Она очень тщательно и почти незаметно накрасила губы и уложила волосы в узел на затылке, волосы беспокоили ее, они не вились и были какого-то неопределенного цвета, на мгновение она даже решила не идти. Но тут вошла Элинор с чашкой чаю в руках и попросила ее поторопиться, так как им еще придется заехать к Элинор и подождать, покуда она переоденется, а опера начинается рано. У Эвелин не было настоящего вечернего манто, и ей пришлось накинуть на вечернее платье старую кроликовую шубу. На квартире Элинор их поджидал Роббинс, на нем был довольно поношенный смокинг. Джи Даблью был в майорском кителе Красного Креста. Эвелин решила, что он занимается гимнастикой, так как его подбородок уже не свисал, как прежде, на тугой высокий воротник.

Они наспех поели у "Паккарди" и выпили множество скверно приготовленных коктейлей мартини. Роббинс и Джи Даблью были в ударе и все время смешили дам. Теперь Эвелин поняла, почему они так хорошо сработались. Они опоздали в оперу, там было чудесно - сплошное сверкание канделябров и мундиров. Мисс Уильямс, секретарша Джи Даблью, уже сидела в ложе. Эвелин подумала, как о ним, должно быть, приятно работать, и на секунду отчаянно позавидовала мисс Уильямс, даже ее обесцвеченным перекисью волосам и дробной скороговорке. Мисс Уильямс перегнулась к ним и сказала, что они пропустили самое интересное - только что в зал вошли президент Вильсон и его супруга, встреченные бурной овацией, и маршал Фош, и, кажется, президент Пуанкаре.

В антракте они с трудом пробрались в переполненное фойе. Эвелин разгуливала с Роббинсом и изредка ловила взглядом Элинор, гулявшую с Джи Даблью, и чуточку завидовала ей.

- Тут спектакль гораздо интересней, чем на сцене, - сказал Роббинс.

- Вам не нравится постановка?.. А по-моему, постановка замечательная.

- Да, вероятно, с профессиональной точки зрения...

Эвелин следила за Элинор, ту как раз знакомили с французским генералом в красных штанах, сегодня вечером она была красива - свойственной ей жесткой, холодной красотой. Роббинс попытался пробуксировать Эвелин через толпу к буфетной стойке, но от этой попытки пришлось отказаться: впереди было слишком много народу. Роббинс вдруг заговорил о Баку и нефтяных делах.