1919

- Это же чертовски смешно, - несколько рае повторил он. - Пока мы тут сидим и ссоримся под присмотром школьного учителя Вильсона, Джон Буль прибирает к рукам все будущие мировые запасы нефти... Конечно, только для того, чтобы спасти их от большевиков. Англичане забрали Персию и Месопотамию, и будь я проклят, если они не подбираются к Баку.

Эвелин скучала и думала про себя, что Роббинс опять хватил лишнего, но тут дали звонок.

Когда они вошли в ложу, там сидел еще один длиннолицый мужчина в будничном костюме и вполголоса разговаривал с Джи Даблью. Элинор нагнулась к Эвелин и шепнула ей на ухо:

- Это был генерал Гуро.

Свет погас, глубокая торжественная музыка заставила Эвелин забыть обо всем на свете.

В ближайшем перерыве она нагнулась к Джи Даблью и спросила, как ему нравится.

- Великолепно, - сказал он, и она, к своему удивлению, увидала у него слезы в глазах.

Она заговорила о музыке с Джи Даблью и человеком в будничном костюме, которого звали Расмуссеном.

В высоком аляповатом фойе было жарко и слишком людно. Мистеру Расмуссену удалось открыть дверь на балкон, и они вышли, оттуда видна была вереница уличных огней, мерцавших в красноватом туманном зареве.

- Вот когда бы мне хотелось жить, - мечтательно сказал Джи Даблью.

- При дворе короля-солнца? - спросил мистер Расмуссен. - А по-моему, в те времена зимой было невыносимо холодно, и канализация, держу пари, была отвратительная.

- Ах, какое это было удивительное время, - сказал Джи Даблью, как бы не расслышав. Потом он обратился к Эвелин. - Вы не боитесь простудиться?.. Вам следовало бы накинуть манто.

- Я вам уже говорил, Мурхауз, - сказал Расмуссен другим тоном, - у меня есть точная, информация, что они не смогут удержать Баку без сильных подкреплений, а эти подкрепления им никто, кроме нас, не может дать.

Опять зазвенел звонок, и они поспешили в ложу.

После оперы все, за исключением Роббинса, который повез мисс Уильямс в гостиницу, пошла в "Кафе де-ла-Пе" выпить по бокалу шампанского. Эвелин и Элинор сидели на диване по обе стороны Джи Даблью, а мистер Расмуссен на стуле напротив них. Он говорил больше всех, то нервно отхлебывая шампанского между отдельными фразами, то запуская пальцы в свои щетинистые черные волосы. Он был инженером "Стандард-ойл". Он говорил о Баку и Махоммаре и Мосуле, о том, что англо-персидская компания и "Ройал-дойч" обходят Соединенные Штаты на Ближнем Востоке и пытаются навязать нам в качестве мандатной области Армению, разоренную турками, где не осталось ничего, кроме полчищ голодающих, которых нужно накормить.

- Нам, наверно, все равно придется кормить их, - сказал Джи Даблью.

- Бросьте, пожалуйста, ведь можно же что-то сделать. Если даже президент до такой степени забыл об американских интересах, что позволяет британцам обставлять его на каждом шагу, то ведь можно мобилизовать общественное мнение. Мы рискуем потерять наше первенство в мировой добыче нефти.

- Но ведь вопрос о мандатах еще не решен.

- Дело в том, что британцы поставят конференцию перед свершившимся фактом... дескать, кто нашел, тому и принадлежит... В конце концов, нам было бы гораздо выгодней, если бы Баку заняли французы.

- А как насчет русских? - спросила Эвелин.

- Согласно принципу самоопределения, русские не имеют на Баку никакого права. Подавляющее большинство населения - тюрки и армяне, - сказал Расмуссен, - но, черт возьми, я охотней пустил бы туда красных, чем англичан. Разумеется, я уверен, что они бы недолго там продержались.

- Да, я имею сведения из авторитетных источников, что между Лениным и Троцким произошел раскол и что в течение ближайших трех месяцев в России будет восстановлена монархия.

Они прикончили первую бутылку шампанского, и мистер Расмуссен заказал вторую. Когда кафе закрывалось, у Эвелин уже шумело в голове.

- Давайте кутить всю ночь, - сказал мистер Расмуссен.

Они поехали в такси на Монмартр, в "Аббатство", там танцевали и пели, было полно военных мундиров, стены увешаны союзными флагами. Джи Даблью пригласил Эвелин танцевать первую, а Элинор с довольно кислым лицом согласилась подать руку мистеру Расмуссену, который к тому же скверно танцевал. Эвелин и Джи Даблью говорили о музыке Рамо, и Джи Даблью еще раз сказал, что ему хотелось бы жить во времена Версальского двора. Эвелин возразила - что может быть интересней, чем жить в Париже именно теперь, когда на наших глазах перекраивается карта Европы, и Джи Даблью сказал, что, возможно, она права. Они оба нашли, что оркестр до того плох, что прямо невозможно танцевать.

Потом Эвелин танцевала с мистером Расмуссеном, который сказал ей, что она удивительно красива и что ему недостает в жизни близкой женщины, что он всю свою жизнь провел в лесах, искал золото и производил анализы сланца и что ему все это надоело, и если теперь Вильсон позволит англичанам обжулить его и отдаст им все будущие мировые запасы нефти в то время, как мы выиграли для них войну, то он бросит все это дело.