1937. АнтиТеррор Сталина

Пришлось Ежову обосновывать амальгаму всех оппозиций через их контакты: «Видите ли, то, что правые после поражения в 1929 г. сразу же встали на путь поисков связей с зиновьевцами и троцкистами, это показывают всем известная встреча Бухарина, его переговоры и т. д. и т. п. Сейчас мы располагаем еще одним новым фактом. Тот же Шмидт Василий сообщил нам следующую новость о том, что в конце 1930 г., насколько я помню по его показаниям, вызвал Шмидта к себе Томский и говорит ему: „Нужна дача мне твоя на вечер один“. Тот его спросил: „Зачем?“ Он говорит: „Не твое, — говорит, — дело“. „Нет, скажи“. „Для нашего собрания надо“. Он членом центра был, спрашивает: „А я могу?“ — „Нет, — говорит, — нельзя. Дай дачу“. „Я вначале немножко поартачился, обиделся“, — говорит он. „Не хочешь дать? Найдем другую, другую квартиру найдем“. Ну, потом, говорит, я предоставил, уехал сам. „Затем на второй день я насел на Томского, устроил ему истерику. Что же такое получается? Вы там, тройка, что-то такое решаете. Я сам член центра, что я идиот, дурак что ли, я вам только подчиняться должен. В чем дело, расскажи. Нажимал на Томского, и Томский проболтался, говорит: было свидание у нас, был Рыков, был Бухарин, и был я, и был Каменев на даче. На все мои расспросы, о чем говорили, он сказал: Я не скажу, не могу сказать“»[333]

.

Шмидт в 1937 г. уже согласился играть роль одного из руководителей «центра правых», но вся эта история 1930 года свидетельствует о том, что Томский его таковым не считал. Он был готов контактировать с Каменевым и Зиновьевым лично, как Бухарин в 1928 г. (на чем, кстати, Бухарин больно обжегся, когда факт тайных консультаций с Каменевым вскрылся.)[334]

.

Ежову не удалось найти свидетельств, что в этой дачной встрече участвовали Бухарин и Рыков: «Рыков, понятно, и Бухарин это отрицают, но у меня имеется один чрезвычайно любопытный объективный факт. На днях жена Томского, передавая некоторые документы из своего архива, говорит мне: „Я вот, Николай Иванович, хочу рассказать вам один любопытный факт, может быть, он вам пригодится. Вот в конце 1930 г. Мишка — она называет своего мужа так — очень волновался. Я знаю, что что-то такое неладно было. Я увидела, что приезжали на дачу Васи Шмидта такие-то люди, он там не присутствовал. О чем говорили, не знаю, но сидели до поздней ночи. Я это дело, говорит, увидела случайно. Я почему это говорю, что могут теперь Васю Шмидта обвинить, но он ничего не знает“. Я говорю: „А почему вы думаете, что он ничего не знает?“ „Потому, что я на второй день напустилась на Томского и сказала: ты что же, сволочь такая, ты там опять встречаешься, засыпешься, попадешься, что тебе будет? Он говорит: молчи, не твое дело“[335]

». Ну и что? Это доказывает, что Томский с кем-то встречался. Пришлось даже Ежову признать, что единого блока правых и левых не было: «Исходили из следующего: они считали, что Зиновьев, Каменев и другие троцкисты и зиновьевцы настолько дискредитированы, что связывать свою судьбу с ними небезопасно. Поэтому они установили взаимную информацию, взаимное осведомление, взаимный контакт. Но дальше этого они не шли для того, чтобы блокироваться прямо. Как некоторые правые поговаривают, в частности, из школки Бухарина, здесь имелась известная боязнь правых того, чтобы как-нибудь их не вышибли в случае захвата власти, как бы не слишком много мест досталось троцкистам и т. д.»[336]

.

Следовательно, Бухарина и Рыкова нельзя обвинить в причастности к убийству Кирова и другой террористической активности, считавшейся доказанной процессом Зиновьева и Каменева. Пришлось Ежову апеллировать к неосторожным разговорам правых коммунистов 1930–1932 гг.: «в 1930—31 гг. по показаниям арестованного ныне известного Яковенко, партизана… (Голос с места: Наркомзем что ли? Молотов: Не все вы знаете.) Да, совершенно верно. Так вот этот самый Яковенко в своих показаниях говорит о том, что в 1930–1931 гг. он имел неоднократные беседы с Бухариным, высказывал свое несогласие с политикой партии в деревне, считал, что в вопросе коллективизации партия особенно ошибается, считал неизбежным кулацкие восстания, считал нужным ввести эти кулацкие и иные восстания в какое-то организованное русло. Бухарин его усиленно поддерживал. Когда он сообщил Бухарину, что имеет связь, очень близкую связь с сибирскими партизанами: „Ко мне без конца наезжают люди, и что я имею возможность организовать их“[337]». Если такой разговор был, то логика правых коммунистов в критической ситуации 1930–1932 гг. была такова: нельзя предотвратить рост крестьянских восстаний. Если поднимется крестьянская война и достигнет успехов, то новое правокоммунистическое правительство должно будет как-то договориться с новыми батьками. Нет ничего невероятного, что правые коммунисты обсуждали возможность заранее установить контакт с сельским активом, который в условиях кризиса может вспомнить партизанское прошлое.