1941: фатальная ошибка Генштаба

«Вообще-то Жуков, как человек, боялся Сталина… Но когда речь шла о военных вопросах, в которых Жуков считал себя специалистом, то он вел себя со Сталиным порою дерзко до грубости. Самолюбие не давало ему признать чье-то верховенство над собою. Даже верховенство Сталина… отменив приказ (Сталина командарму-16 Рокоссовскому. – Г.С.), Жуков возложил только на себя всю полноту ответственности. И то, что он, отстаивая свои решения, даже дерзил Сталину, говорило последнему, что этот подчиненный ответственности не боится. А такие подчиненные в жизни так же редки, как и жемчужное зерно в навозной куче»

⁴⁰⁸.

С этой оценкой можно согласиться. Безусловно, Жуков – волевой и амбициозный генерал. Но в то же время это всего лишь Жуков – который с появлением политического заказа по обливанию грязью имени Сталина проявил себя держащим нос по ветру флюгером и беспринципным карьеристом. Тот самый Жуков, у которого хватило ума и совести бахвалиться, что он свою столицу защитил, а вражескую – взял. А что же тогда говорить о волевом Тимошенко, «упертость» которого отмечал сам Сталин и который, несомненно, был куда более масштабной личностью, чем Жуков?

А здесь на повестке был даже не вопрос обороны рубежа, пусть и очень важного, а судьба всей страны. И если надо для дела, то эта волевая пара – при безусловном верховенстве Тимошенко – вполне могла пойти против воли начальства. Но самое интересное, 20–21 июня некоторые действия Тимошенко и Жукова вовсе не смотрелись как прямое нарушение приказа Сталина, и здесь именно тот случай, когда вполне могли отменить и свой прежний приказ, и даже приказ Сталина без особых для себя последствий. Почему?

Массовый подвод войск прикрытия к границе в условиях Тройственного пакта – это в первую голову политический, а уж потом военный акт, на который, безусловно, нужна санкция политического руководства (Сталина). А нужен ли его приказ или хотя бы согласие для отвода войск на каких-то участках на несколько километров?

Главный момент – военные, и только они отвечают за то, чтобы выход войск не перерос в войну с немцами при виновности в этом Советского Союза. То есть Тимошенко со своим начальником штаба лично отвечали за «недопущение провокаций», ведущих к гибельным для страны последствиям. И если они считают, что для этого войска на каких-то участках следует разместить, положим, не в 1–2, а в 5–10 километрах от границы, или временно где-то отвести их вообще в полевые лагеря или куда-то в леса, то это их внутриведомственное дело. И никто тут не может вмешиваться и указывать им, ни Берия, ни Сталин, ни все политбюро в целом. Тогда Сталин не был Главнокомандующим и, соответственно, не мог указывать наркому обороны, где и какой батальон ему размещать. Это был как раз тот случай, когда военные искренне могли считать, что знают обстановку и разбираются в своих делах лучше Сталина. А всякое мелочное вмешательство справедливо воспринимали обидным и недопустимым для себя, из-за чего нарком с полным правом мог заявить: «Командую войсками Красной армии Я!»

И уж не знаю, хорошо это или плохо в данном случае, но Сталин и Молотов перед войной в вопросах командования войсками, безусловно, не были в том положении, в котором оказался Гитлер в ее конце. Тогда, 3 марта 1945 г., Геббельс записал в дневнике:

«Дитрих… жалуется, что фюрер дает слишком мало свободы своим военным соратникам и это уже-де привело к тому, что теперь фюрер решает даже вопрос о введении в действие каждой отдельной роты. Но Дитрих не вправе судить об этом. Фюрер не может положиться на своих военных советников. Они его так часто обманывали и подводили, что теперь он должен заниматься каждой ротой. Слава богу, что он этим занимается, ибо иначе дело обстояло бы еще хуже»⁴⁰⁹.

То есть если у Сталина (и тем более Молотова) были разногласия с наркомом обороны по вопросу конкретного положения подразделений у границы, то Тимошенко мог решить их в свою пользу с помощью неотразимого аргумента о предотвращении гибельных провокаций.