1941

Полугусеничный бронетранспортер Hanomag, применяемый вермахтом для транспортировки мотопехоты и в качестве тягача артиллерии, а также другого тяжелого вооружения. Защищен противопульной броней и вооружен единым пулеметом MG-34. Экипаж – два человека, десант – до десяти человек с двумя ручными пулеметами.

Так, ну, понятненько… Ловить мне здесь нечего, лучше-ка подобру да поздорову уползу поглубже в чащу да забьюсь там понадежнее…

Хорошая, дельная мысль. Но ее воплощению помешало болезненное любопытство – и в принципе то, что происходит сейчас на окраине деревни. Со все более сильно бьющимся сердцем я со страхом наблюдаю, как группа явно недовольных фрицев из восьми человек ведет перед собой десяток деревенских – и не только. В ужасе я разглядел, что два мужика со слезами на глазах (!) помогают переставлять ноги перетянутому бинтами… пограничнику. Присмотревшись получше, я понял, что это боец не из ушедшего отряда лейтенанта Перминова, но тут же пришло и узнавание. Это один из тяжелораненых, кто эвакуировался с Кадацким.

Страшная догадка пронзила мое сердце – а потом я увидел ее. С разбитыми губами, багровым кровоподтеком в половину лица и заплывшим правым глазом, но все еще вполне узнаваемую казачку Мещерякову. Второе, открытое ее око пылает неукротимой яростью, кажется – она готова броситься на врагов, но ей мешает это сделать второй раненый, которого мужественная медсестра тащит на хрупком плече. А рядом с ней держится рыдающая молодая женщина, ведущая совсем маленькую девочку лет, может, семи-восьми, не более… Немчура подгоняет двух замыкающих группу стариков прикладами; сзади на некотором удалении следует десятка два жителей. Их лица отражают ужас и изумление, вперед никто не суется – им преградила путь пара солдат вермахта, вооруженных один пулеметом, другой автоматом. Кстати, я разглядел еще как минимум три пистолета-пулемета у других фрицев. Это что, так много унтеров?

Это мотопехота, в их штате большее количество единиц автоматического оружия.

В горле пересыхает, в груди словно молоты стучат: фашисты принялись строить людей у самой кромки леса, но в стороне от моей лежки. При этом командует ими мерзкого вида тип с презрительной улыбкой, играющей на губах; почему-то мне кажется, что он под какими-то наркотиками, уж больно дерганые движения у фрица. Вот он вновь что-то пролаял, и подчиненные тут же стали строиться напротив деревенских и пограничников. Те, кто с винтовками, вскинули приклады к плечу…

Моя рука сама по себе потянулась к кобуре – и тут же я ее отдернул, словно обжегшись. Десять человек с пулеметами и автоматами против меня одного с единственным пистолетиком-пукалкой? Да это даже не смешно! Грохнут через полминуты боя, даже мяукнуть не успею!

И ради кого? Игровых ботов?!

Защелкали затворы немецких винтовок, досылая патроны. Еще секунда – и обреченных людей не станет. Еще секунда – и не станет Мещеряковой, понравившейся мне, но несуществующей женщины, которую я и по игре знал слишком мало…

А ведь их всех просто нет! Это ведь все порождения игры, плод моего воображения… Да, осталось продержаться еще секунду, и после залпа фашистов уже не будет никаких моральных терзаний. Просто не из-за кого будет терзаться.

Ведь это всего лишь боты…

Да, именно боты. И плевать, что я вряд ли поступил бы иначе, будь все взаправду. Мне ведь никогда не хватало мужества перебороть свою слабость и испуг ради того, чтобы заступиться за слабого и беззащитного… В своих глазах я сам всю жизнь был слабым и беззащитным.

…Еще секунда – и я навсегда останусь сломленным трусом, который даже в игре не сумел поступить правильно. Трусом, всегда помнящим за собой, что ему просто не дано пойти против течения – и даже первые дни, когда я еще ломал свой страх, уже ничего не изменят…

Нет!!!

Рука вырывает пистолет из кобуры, а большой палец тут же поднимает флажок предохранителя – еще до того, как целик и мушка скрестились на животе отдающего команды унтера. Одновременно с этим я встаю на колено, приподнимаясь для более точной стрельбы. А вожак немчуры улыбается – наслаждается моментом своей власти над людской жизнью прежде, чем отнимет ее своей волей. Отморозок, который подарил мне одну-единственную секунду, потерянную на принятие решения…

Выстрел!

Мой выстрел звучит оглушительно громко, а пуля бьет в живот фрица в тот самый миг, когда он уже открыл рот для подачи команды. И прежде, чем оставшиеся зольдаты доблестного вермахта, как-то позабывшие о понятии «военное преступление», опомнились, я успеваю нажать на спуск еще раз, целя в одного из автоматчиков.