1941

Делать нечего – приходится снимать сапог. Стараюсь сделать это как можно аккуратнее, но боль все равно простреливает ступню, и сдержать раздраженного шипения не удается. Но увидев опухшую стопу, буквально болтающуюся в суставе, я понял, что помощь медика мне была действительно очень нужна. Между тем Мещерякова внимательно осмотрела поврежденную конечность, совершенно не обращая внимания на запах, после чего сухо констатировала:

– Идти ты сам не сможешь. Ногу нельзя держать в сапоге. Сейчас я аккуратно перебинтую ее портянкой и найду тебе подходящую палку для опоры. Только с ней сможешь хоть как-то двигаться.

От слов Ольги меня бросает в холодный пот. Лесок-то на деле совсем небольшой, при желании его в легкую прочешет рота солдат. И если, с одной стороны, люди сейчас нужны на передовой, то с другой – все зависит от того, насколько важная шишка останавливалась на постой в деревне и насколько она злопамятна.

– Надо уходить при любом раскладе. Если повезет, до вечера искать не будут, но до утра отсюда стоит убраться наверняка.

Мещерякова лишь согласно кивнула, ответив, впрочем, не слишком уверенно:

– Хорошо. Я тебе помогу, ночью, надеюсь, сумеем уйти отсюда. А пока дай я осмотрю твою руку.

Медсестра приблизилась ко мне, ее грудь оказалась совсем рядом с моим лицом, а левое бедро коснулось ноги. Через ткань галифе и ее юбки я почувствовал тепло горячего, крепкого тела казачки, а ноздри уловили сладко-пряный запах ее пота и одновременно чего-то неуловимо женского, тоже сладкого… и влекущего. Аккуратно распутывающая бинты Ольга повернута ко мне неразбитой стороной головы, и я невольно залюбовался ее чистой, загорелой кожей, мягкими и правильными чертами лица, красиво обрамленными черными как смоль волосами.

Близость привлекательной, даже очень привлекательной женщины неожиданно сильно разволновала меня – часто забухало сердце, а кровь весело побежала к низу живота. Невольно я смутился физиологической реакции организма, но в тот же самый миг Мещерякова посмотрела мне в глаза – и явно что-то в них прочитала. Ибо взгляд ее на мгновение стал чисто по-женски ехидным, но тут же лукавое их выражение сменилось серьезным:

– Во-первых, везет тебе, Самсонов, не воспалилась рана. Во-вторых – ну чего ты глазами меня съедаешь? Ой ли нравлюсь?

Конечно, вид багрового кровоподтека и заплывшего глаза Ольги несколько ослабляют произведенный ею эффект. Но вместо того, чтобы привычно смутиться, как зачастую происходило при прошлом общением с прекрасным полом, я вдруг честно и неожиданно смело отвечаю:

– Понравилась. С первого взгляда понравилась. Я и с фрицами сцепился прежде всего из-за тебя – не мог видеть, как тебя расстреливают.

В глазах девушки легкая оторопь сменяется благодарностью, после удовольствием и тут же сильным смущением – и все это всего за пару секунд. Спохватившись, девушка опускает взгляд и как можно более мягко произносит:

– Рома, это все война, кровь, риск – они ведь сильный афродизиак, я читала. Все что ты испытываешь сейчас – это минутный порыв, только и всего. Давай не будем обижать друг друга, мы же ведь товарищи?

Молодая женщина вновь поднимает на меня свой взгляд, теперь уже ищущий, обеспокоенный. Не знаю, на что она рассчитывала – видимо, что я приму ее доводы или стану привычно смущаться (что более реально). Однако сделав первый шаг, сказав правду о том, что Ольга мне действительно нравится, я вдруг понял, что более уже не ощущаю никакого смущения и внутреннего сопротивления.

– А почему вдруг мы обидим друг друга?

Мои пальцы легко, практически невесомо касаются разбитой щеки Мещеряковой. Медсестра сильно вздрагивает, но не успевает отстраниться прежде, чем я мягко погладил ее, тихо, но отчетливо прошептав:

– Надеюсь, того, кто это сделал, я сегодня прикончил.

Боль и отголосок былой ярости на мгновение заслонили все остальные эмоции во взгляде Ольге – и мне это понравилось. Понравилось, что очевидно сильная и смелая женщина – много сильнее меня, по крайней мере, прежнего

меня – сидит сейчас передо мной и смущается, и словно бы отступает перед моим напором. Потому я осмелился до того, чтобы пойти дальше – и, аккуратно приблизившись к так и не отстранившейся девушке, коснулся губами уголка ее губ. Очень нежно, очень мягко, словно передавая ей собственное душевное тепло.

И кажется, у меня получилось – Мещерякова не отдернулась, не оттолкнула, а только повернула ко мне голову и очень робко, неуверенно ответила поцелуем на поцелуй. Солоновато-сладкий привкус ее горячих, мягких губ остался на моих, даже когда она отстранилась…

– Ром, это ошибка.

Открыв глаза – оказывается, я успел их закрыть! – с удивлением и нескрываемым огорчением спрашиваю:

– Почему?!