1983, След хищника

Повисло молчание. Затем Пучинелли сказал:

- Вы слышали что-нибудь, что могло бы помочь нам обнаружить, где вас держали?

- Слышала? - Она рассеянно посмотрела на него. - Только музыку.

- Какую?

- Ох… записи. Запись, все время одну и ту же.

- Что это была за музыка?

- Верди. Оркестровые произведения, без голоса. Три четверти пленки - Верди, затем поп-музыка. И тоже без пения.

- Вы можете записать все музыкальные фрагменты по порядку?

Она слегка удивленно посмотрела на него, но ответила:

- Да, наверное. Я знаю все названия.

- Если вы сделаете это сегодня, я пришлю человека за списком.

- Хорошо.

- Вам что-нибудь еще приходит в голову?

Она тупо уставилась в пол. Тонкое ее лицо было полно усталости сейчас, после освобождения, мыслительные усилия были для нее еще слишком утомительны. Затем она сказала:

- Раза четыре мне велели зачитать вслух несколько предложений, причем каждый раз говорили, чтобы я упомянула что-нибудь из моего детства, о чем мог бы знать только мой отец, чтобы он поверил, что я еще… что со мной все хорошо.

Пучинелли кивнул.

- Вы читали из ежедневных газет.

Она покачала головой.

- Это были не газеты. Просто предложения, напечатанные на обыкновенной бумаге.

- Эти бумажки оставались у вас?

- Нет… они приказывали мне передавать их после прочтения сквозь то отверстие. - Она помолчала. - Они выключали музыку только тогда, когда записывали меня.

- Вы видели микрофон?

- Нет… но я четко слышала сквозь палатку, как они разговаривают, потому я думаю, что они записывали меня снаружи.

- Вы могли бы припомнить их голоса?

Она невольно вздрогнула.

- Два - да. Они больше всего говорили. Но были и другие. Тот, что делал записи… я узнаю его. Голос был такой… холодный. Второй был такой отвратительный… казалось, он наслаждается этим… но хуже всего он был в самом начале… или я привыкла, и мне стало все равно. Затем был один, который все время извинялся… «Прошу прощения, синьорина», - говорил он, когда приносил еду. А один просто ворчал… Никто из них не отвечал, когда я говорила.

- Синьорина, - сказал Пучинелли, - если мы прокрутим вам одну из тех записей, что получил ваш отец, вы скажете нам, если узнаете голос?

- О… - Она сглотнула. - Да, конечно.

У него с собой был маленький магнитофон и копии записей. Она опасливо смотрела, как он вставляет кассету и нажимает на кнопку. Ченчи крепко взял ее за руку, словно мог защитить ее от того, что ей предстояло услышать.

- Ченчи, - послышался ЕГО голос, - ваша дочь Алисия у нас. Мы вернем ее после того, как вы заплатите пятнадцать миллиардов лир. Послушайте голос своей дочери.

Щелчок. Затем голос Алисии. Потом снова ОН:

- Поверьте ей. Мы ее убьем, если вы не заплатите. Не тяните. С карабинерами не связывайтесь, иначе вашу дочь изобьют. Мы будем бить ее за каждый день опоздания, а также…

Пучинелли решительно нажал кнопку, резко и безжалостно отсекая самые страшные, мерзкие угрозы. Алисию и так трясло, она едва могла говорить. Она коротко и выразительно кивала.

- Вы можете поклясться?

- Д-да…

Пучинелли методично убрал магнитофон.

- На всех записях один и тот же мужской голос. Мы провели экспертизу голоса, чтобы быть уверенными.

У Алисии пересохло во рту, она с трудом сглотнула слюну.

- Они меня не били. Даже не угрожали. Они ничего подобного не говорили.

Пучинелли кивнул.

- Угрозы были для вашего отца.

- Папа, - с напряженным волнением сказала она, - ты же не заплатил столько? Это же все… ты же не мог…

Он ободряюще покачал головой.

- Нет-нет, ничего подобного. Не волнуйся… успокойся…

- Простите, - сказал я по-английски. Все удивленно повернулись ко мне - словно вдруг обои заговорили.

- Синьорина, - спросил я, - вас ни разу не перевозили с места на место? Особенно четыре-пять дней назад?

Она покачала головой.

- Нет.

Однако ее уверенность поколебалась, и, нахмурившись, она сказала:

- Я все время была в палатке. Но…

- Что «но»?

- Последние несколько дней чувствовался запах свежего хлеба, как в пекарне, и свет был вроде бы ярче… Но я подумала, что они, наверное, отодвинули занавески… хотя я вообще-то мало о чем думала. В смысле, я так много спала… так было лучше…

- Свет, - спросил я, - был дневной?

Она кивнула.

- В палатке было довольно темно, но мои глаза к этому так привыкли… они ни разу не включали свет. Думаю, ночью там было темно, но я ночами всегда спала.

- А вы не думаете, что вы могли спать и когда, положим, они переносили палатку из комнаты в комнату и снова ее устанавливали?

Она снова нахмурилась.

- Не так давно был день, когда я вообще едва проснулась. Было уже темно, и я чувствовала себя плохо… как вчера, когда я пришла в себя: и, Господи, - горячо воскликнула она, - как же я рада быть здесь, так отчаянно благодарна… Даже слов не нахожу. - Она уткнулась отцу в плечо, а он погладил ее по волосам, и глаза у него покраснели.

Пучинелли встал, официально попрощался с отцом и дочерью и вышел вместе со мной и стенографистом.

- Я могу вернуться, но, кажется, на сегодня довольно. - Он вздохнул. - Она так мало знает. Мало полезного. Похитители были очень осторожны. Если выяснишь еще что-нибудь, Эндрю, скажешь мне?

Я кивнул.