1984

Уинстон не стал покупать гравюру. Она была бы еще более несуразным приобретением, чем стеклянное пресс-папье; и как ее нести домой, разве что вытащить из рамы. Однако он задержался еще на несколько минут, чтобы поговорить со стариком, чье имя, как он обнаружил, было не Уикс (о чем можно было подумать, глядя на надпись на вывеске магазина), а Чаррингтон. Оказалось, что мистер Чаррингтон – вдовец, ему шестьдесят три года, и он живет при магазине уже тридцать лет. Все это время он собирается сменить имя на табличке, но никак руки не доходят. Между тем в голове Уинстона звучали обрывки детского стихотворения. «Апельсины и лимоны – слышатся Клемента звоны, колокол Сент-Мартина требует три фартинга!» Интересно, когда ты эти строчки повторяешь про себя, кажется, словно и правда слышишь звон колоколов – колоколов пропавшего Лондона, который все еще где-то существует, невидимый и забытый. И ему чудилось, будто колокольни-призраки начинают звонить одна за другой. Однако, насколько он помнил, он никогда не слышал церковного колокольного звона в реальной жизни.

Он вышел от мистера Чаррингтона и спускался по ступенькам в одиночестве: не хотел, чтобы старик заметил, как он осматривает улицу прежде, чем шагнуть за дверь. Он уже решил, что через достаточный промежуток времени – скажем, через месяц – он рискнет снова посетить магазин. Скорее всего, это не более опасно, чем пропустить вечернее мероприятие в Центре. Какая невероятная глупость – вернуться опять сюда после покупки дневника, не зная при этом, можно ли доверять хозяину магазина. Однако!..

Да, снова подумалось, он придет сюда. Он купит очередную прекрасную безделушку. Он купит гравюру с Сент-Клементом Датским, вытащит ее из рамки и, спрятав под куртку комбинезона, унесет ее домой. Он вытащит забытые строки стишка из памяти мистера Чаррингтона. И в его голове на секунду опять промелькнул безумный проект аренды комнаты наверху. Восторженное состояние вселило в него беспечность секунд на пять, и он ступил на тротуар, бросив перед этим лишь беглый взгляд в окно. Он даже начал напевать про себя на придуманный мотивчик:

Апельсины и лимоны – слышатся Клемента звоны,

Колокол Сент-Мартина требует…

Вдруг у него сердце в пятки ушло и все сжалось внутри. По тротуару двигалась фигура в голубом комбинезоне, не более чем в десяти метрах от него. Да это же девица из Департамента художественной литературы, девушка с темными волосами. Свет не горел, но он без труда узнал ее. Она посмотрела прямо ему в лицо, а затем резко ускорила шаг, будто не заметила его.

В течение нескольких секунд Уинстон даже пошевелиться не мог. Затем он повернул направо и, с трудом передвигая ноги, пошел прочь, не понимая в тот момент, что идет не в ту сторону. Как бы то ни было, а с одним вопросом покончено. Она наверняка шла за ним, потому что никак невозможно поверить в то, будто по чистой случайности она в тот же самый вечер забрела в тот же самый неприметный переулок, который находится на расстоянии нескольких километров от любого из кварталов, где обитают члены Партии. Невероятно для совпадения. Или она на самом деле агент полиции мыслей, или просто шпион-любитель, сующий нос в чужие дела, – какая разница? Достаточно того, что она следит за ним. Возможно, она видела и как он в паб заходил.

Идти было трудно. Кусок стекла в кармане на каждый шаг отвечал ударом по бедру, и Уинстону уже хотелось его вытащить и выбросить. А самое худшее – это боль в животе. В течение пары минут ему казалось, будто он умрет, если сейчас же не сходит в туалет. Но в районах вроде этого нет общественных туалетов. Спазм прошел, оставив тупую боль.

Улочка оказалась тупиком. Уинстон остановился, постоял несколько секунд, пытаясь сообразить, что делать, потом развернулся и двинулся обратно. Поворачивая, он вдруг подумал, что девица прошла мимо него три минуты назад и что, если побежать, то он, наверное, догонит ее. Он мог бы идти за ней, пока они не окажутся в каком-нибудь тихом местечке, а затем треснуть ее булыжником по черепушке. Кусок стекла в кармане тоже сгодится. Но он сразу же отбросил эту идею, потому что даже мысль о физическом усилии была ему сейчас невыносима. Он не мог бежать, не мог и удар нанести. Кроме того, она молодая и сильная – способна за себя постоять. Он подумал, что стоит поспешить в Общественный центр и побыть там до закрытия, так чтобы обеспечить себе хоть какое-то алиби на этот вечер. Однако и это не представлялось возможным. На него навалилась страшная усталость. Он хотел лишь быстрее попасть домой, сесть и молчать.

В квартире он оказался только после двадцати двух часов. Свет обычно выключали в двадцать три тридцать. На кухне он проглотил почти полную чашку джина «Победа». Затем он направился к столику в нише, сел и вытащил дневник из ящика. Но сразу его открывать не стал. Медный женский голос распевал патриотическую песню в телеэкране. Уинстон смотрел на мраморную обложку блокнота, безуспешно пытаясь вытеснить этот голос из головы.