1984. Дни в Бирме

— Пробавляются чем-нибудь на базаре. Полагаю, Фрэнсис работает клерком у индийского ростовщика, а Сэмюэл — у каких-нибудь стряпчих. Но им бы, наверно, пришлось голодать, если бы не доброта туземцев.

— Туземцев! Вы хотите сказать, они берут подачки от туземцев?

— Похоже, что так. Это очень просто, стоит только попросить. Бирманцы никому не дадут голодать.

Элизабет сроду не слышала ни о чем подобном. Мысль о том, чтобы люди, хотя бы частично белые, жили в нищете среди «туземцев», так ее шокировала, что она застыла посреди дорожки, забыв про теннис на несколько минут.

— Но ведь это ужасно! То есть это так скверно! Это почти так же скверно, как если бы кто-то из нас был на их месте. Неужели ничего нельзя сделать для этих двоих? Собрать сумму по подписке и отправить их куда-нибудь отсюда или что-нибудь еще?

— Боюсь, пользы будет немного. Куда бы они ни подались, их везде ждет то же самое.

— Но разве они не могут получить приличную работу?

— Сомневаюсь. Видите ли, метисы вроде них — кто вырос на базаре и не имеет образования — изначально в безвыходном положении. Европейцы их и на порог не пустят, они даже не могут занимать низовые чиновничьи должности. Им ничего не остается, кроме как принимать подачки, если только они не бросят притворяться европейцами. А такого, согласитесь, ожидать от этих бедолаг не приходится. Капля белой крови — это их единственное достояние. Бедняга Фрэнсис всякий раз, как встретится мне, начинает рассказывать о своей красной потнице. Считается, что туземцы, видите ли, не страдают красной потницей — чушь, конечно, но люди верят. И также с солнечным ударом. Они носят эти большущие топи, чтобы напомнить вам, что у них европейские черепа. Что-то вроде геральдической символики. Левая перевязь[81], можно сказать.

Это не удовлетворило Элизабет. Она чувствовала, что Флори, как обычно, питает смутную симпатию к полукровкам. Тогда как в ней они всем своим видом вызывали редкую неприязнь. Она поняла, кого они ей напоминают. Они выглядели, как даги[82]

. Как все эти мексикашки с итальяшками и прочими дагами, игравшими роли mauvais[83] во стольких фильмах.

— Они выглядят ужасными вырожденцами, правда? Такие тощие, нескладные и заискивающие; и у них совсем не честные лица. Полагаю, эти метисы серьезные вырожденцы? Я слышала, что полукровки всегда наследуют худшие свойства обеих рас. Это правда?

— Я про это не знаю. Большинство метисов не очень хорошие люди, и сложно их винить за это, при таком положении вещей. Ведь у нас к ним самое пакостное отношение. Мы всегда говорим о них так, словно они вылезли из-под земли, как грибы, в готовом виде, со всеми своими пороками. Но, как ни крути, мы несем ответственность за их существование.

— Ответственность за их существование?

— Ну, у них ведь у всех есть отцы, понимаете?

— Ну… Так-то оно так… Но ведь вы не несете за это ответственность. То есть только самый низкий человек мог бы… э-э… иметь какую-то связь с туземными женщинами, разве нет?

— Ну, вполне. Но отцы этих двоих были, как я полагаю, духовными лицами.

Он подумал о Розе Макфи, юной метиске, которую он соблазнил в Мандалае в 1913 году. Вспомнил, как он украдкой ездил к ней в закрытой повозке; ее тугие кудряшки; ее старую высохшую мать, бирманку, подававшую ему чай в темной гостиной с папоротниками в горшках и плетеным диваном. А потом, когда он бросил Розу, те ужасные письма с мольбами, на ароматной почтовой бумаге, которые в конце концов он перестал открывать.

После тенниса Элизабет вернулась к теме Сэмюэла и Фрэнсиса.

— Эти два метиса — кто-нибудь здесь как-то с ними связан? Приглашает их к себе домой или что-нибудь еще?

— Боже правый, нет. Они полные изгои. Вообще-то, даже заговаривать с ними не одобряется. Большинство из нас просто здоровается с ними, а Эллис и того не делает.

— Но вы говорили с ними.

— Ну что ж, я иногда нарушаю правила. То есть пакка-сахиб, вероятно, никогда не стал бы с ними разговаривать. Но, видите ли, я пытаюсь — только иногда, когда хватает смелости, — не быть пакка-сахибом.

Он зря это сказал. Элизабет к тому времени уже твердо усвоила значение словосочетания «пакка-сахиб» и всего, олицетворяемого им. Это замечание Флори несколько прояснило расхождение в их мировоззрениях. Она окинула его едва ли не враждебным и на редкость жестким взглядом; иногда ее лицо, при всей его цветущей свежести, могло выглядеть жестким. А ее модные очки в черепаховой оправе придавали ей весьма хладнокровный вид. Очки — на удивление выразительный предмет, подчас даже более выразительный, чем глаза.