1984. Дни в Бирме

Флори направился к дому доктора Верасвами, хлюпая по лужам и чувствуя, как капли с полей шляпы стекают по шее. Небо было свинцовым, а по всему майдану гонялись друг за дружкой бесчисленные вихри, словно лихие всадники. Мимо шли бирманцы в широкополых плетеных шляпах, но все равно по их телам текла вода, точно по бронзовым божкам в фонтанах. Сеть ручейков омывала дорожные камни. Доктор только вернулся домой, когда пришел Флори, и отряхивал мокрый зонтик через перила веранды. При виде Флори он очень обрадовался.

— Саходите, мистер Флори, скорей саходите! Вы так кстати. Я только собирался открыть бутылку джина «Старый Томми». Саходите и дайте мне выпить са ваше сторовье. Вы — спаситель Чаутады!

Последовал долгий разговор. Доктор был в приподнятом настроении. Оказалось, что вчерашнее происшествие чудесным образом развеяло его невзгоды. План Ю По Кьина провалился. Доктор больше не был у него во власти — более того, они поменялись местами. Доктор объяснил Флори:

— Понимаете, друг мой, этот мятеж — или, точнее, ваше благороднейшее поведение — никак не входило в планы Ю По Кьина. Он развязал так насыфаемый мятеж и снискал славу победителя, и рассчитывал, что любые дальнейшие беспорядки только упрочат его славу. Мне сказали, что, когда он услышал о смерти мистера Максвелла, радость его была положительно, — доктор потер указательным и большим пальцами, — как же это сказать?

— Омерзительной?

— А, да. Омерсительной. Говорят, он даже попытался танцевать — можете представить столь гадкое срелище? — и воскликнул: «Теперь они хотя бы воспримут мой мятеж всерьез!» Вот что для него человеческая жизнь. Но теперь его триумф подошел к концу. Мятеж накрылся на полпути.

— Почему?

— Потому что — разве не видите? — мятеж принес славу не ему, а вам! А я, как исфестно, ваш друг. Я, так скасать, в лучах вашей славы. Расфе вы не герой дня? Ваши европейские друсья приняли вас с распростертыми объятиями, когда вы вернулись к ним в клуб?

— Так и было, должен признать. Довольно необычное для меня ощущение. Миссис Лэкерстин так и вилась вокруг. Теперь я у нее «дорогой мистер Флори». Зато Эллис попал к ней в немилость. Не забыла, что он назвал ее курвой и сказал, что она визжит как свинья.

— А, мистер Эллис иногда бывает несдержан в выражениях. Я это саметил

.

— Единственная ложка дегтя в бочке меда — это что я сказал полиции стрелять поверх толпы, а не в людей. Похоже, это против политики правительства. Эллис так возмущался. «Почему вы не уложили этих ублюдков, раз была возможность?» — его слова. Я сказал, что тогда бы я подверг риску полисменов, которые были в толпе; но для него все они ниггеры. Так или иначе, мне простили все мои грехи. И Макгрегор процитировал что-то на латыни — из Горация, полагаю.

Примерно через полчаса Флори подошел к клубу. Он обещал увидеться с мистером Макгрегором и уладить вопрос с принятием доктора. Но теперь с этим не должно быть трудностей. Остальные будут есть у него с рук, пока нелепый мятеж не изгладится из памяти; он мог бы войти в клуб и произнести хвалебную речь о Ленине, и они бы проглотили это. Чудесный дождь все лил и лил, вымачивая его с головы до ног, наполняя ноздри запахом земли, позабытым за постылые месяцы засухи. Флори прошел по разгромленному саду, где мали сгорбился над грядками цинний, подставив дождю голую спину. Почти все цветы были вытоптаны. На боковой веранде стояла Элизабет, словно бы ожидая его. Он снял шляпу — с полей стекла вода — и подошел к Элизабет.

— Доброе утро! — сказал он громко, перекрикивая стук дождя по крыше.

— Доброе утро! Вот же зарядил. Просто ливень!

— О, это еще не дождь. Подождите до июля. Весь Бенгальский залив изольется на нас до конца сезона.

Казалось, ни одна их встреча не могла обойтись без разговора о погоде. Тем не менее лицо Элизабет говорило ему нечто весьма отличное от ее банальных слов. Ее отношение к нему совершенно изменилось со вчерашнего дня. Он набрался храбрости:

— Как ваш локоть, не очень болит?

Она протянула к нему руку, позволив прикоснуться к ней. Она была такой мягкой, даже податливой. Он осознал, что его поведение прошлым вечером сделало его едва ли не героем в ее глазах. Она не могла знать, как мала была реальная опасность, и простила ему все, даже Ма Хла Мэй, потому что он повел себя храбро в нужный момент. И буйвол с леопардом вновь сыграли свою роль. Сердце его заколотилось. Он погладил ей локоть и взял за руку.

— Элизабет…

— Нас могут увидеть! — сказала она и убрала руку, но по-доброму.

— Элизабет, я хочу кое-что вам сказать. Вы помните письмо, что я написал вам из джунглей, после нашей… несколько недель назад?

— Да.

— Вы помните, что я там говорил?

— Да. Простите, что не ответила. Только…

— Я и не ждал, что вы ответите, тогда. Но я просто хотел вам напомнить о том, что сказал.