1984. Дни в Бирме

В письме, разумеется, он говорил, причем весьма несмело, что любит ее и всегда будет любить, что бы ни случилось. Они стояли лицом к лицу, очень близко. Поддавшись порыву — такому внезапному, что ему потом с трудом верилось в это, — он обнял ее и привлек к себе. В первую секунду она подчинилась и позволила ему поднять ее лицо и поцеловать; затем вдруг отстранилась и покачала головой. Возможно, она боялась, что их кто-нибудь увидит, или ей были неприятны его мокрые усы. Не сказав больше ни слова, она поспешила вернуться в клуб. Флори заметил у нее в лице не то тревогу, не то сожаление, но она, похоже, не сердилась.

Он медленно проследовал за ней в клуб и наткнулся на Макгрегора, который был в отличном настроении. Едва увидев Флори, он радостно воскликнул:

— Ага! А вот и он, герой-победитель!

После чего, уже более серьезным тоном, снова поздравил его. Флори не упустил случая замолвить пару слов о докторе. Он весьма ярко обрисовал героизм доктора в борьбе с мятежниками. «Он был в самой гуще толпы и сражался как тигр». И т. д. и т. п. Он не сильно преувеличил, ведь доктор, несомненно, рисковал жизнью. Мистер Макгрегор был впечатлен, как и остальные. В Британской Индии слова европейца об азиате имели больший вес, чем слова тысячи других азиатов; и с мнением Флори теперь считались. Доброе имя доктора было практически восстановлено. Его принятие в клуб можно было считать делом решенным.

Однако процедуру пришлось отложить, поскольку Флори возвращался в лагерь. Он выехал в тот же вечер, собираясь быть на месте к утру, и не виделся с Элизабет до отбытия. Теперь путешествие через джунгли не представляло опасности, ведь бесплодный мятеж был очевидно подавлен. После начала сезона дождей бирманцам некогда думать о мятеже — они слишком заняты пахотой, и в любом случае затопленные луга непроходимы для большой группы людей. Флори намеревался вернуться в Чаутаду через десять дней, как раз к прибытию падре. Но в действительности ему не хотелось находиться в Чаутаде, пока там был Верралл. Хотя, как ни странно, вся горечь — и вместе с ней неотступная, омерзительная зависть, мучившая его прежде, — исчезла, когда он понял, что Элизабет его простила. Теперь между ними стоял только Верралл. Но даже мысль о том, как Верралл сжимает ее в объятиях, почти не тревожила Флори, потому что он знал, что даже в худшем случае эта интрижка не продлится долго. Верралл — в этом Флори не сомневался — никогда не женится на Элизабет; молодые люди его круга не женятся на нищих девушках, случайно встреченных на занюханных индийских станциях. Он просто забавлялся с ней. Вскоре он ее бросит, и тогда она вернется к Флори. Этого было достаточно — это было куда лучше, чем он мог надеяться. Подлинной любви свойственно смирение, в иных случаях внушающее ужас.

Ю По Кьин лопался от злости. Паршивый мятеж застал его врасплох, насколько это было вообще возможно, словно бы кто-то сыпанул горсть песка в шестеренки его плана. Операцию по очернению доктора приходилось начинать по новой. И она была начата с таким пылом, с таким шквалом подложных писем, что Хла Пе пришлось взять отгул — теперь его одолел бронхит — и не появляться в конторе два дня. Доктора обвиняли во всех мыслимых преступлениях — от педерастии до кражи почтовых марок. Тюремный надзиратель, позволивший сбежать Нга Шуэ О, теперь предстал перед судом. И был безоговорочно оправдан — Ю По Кьин не пожалел двух сотен рупий на подкуп свидетелей. Вслед за чем мистер Макгрегор получил еще несколько писем, подробно разъясняющих, что это доктор Верасвами, подлинный устроитель побега, пытался свалить вину на беззащитного подчиненного. Тем не менее результаты оставляли желать лучшего. Закрытое письмо, которое мистер Макгрегор написал комиссару, докладывая о мятеже, было аккуратно вскрыто, и тон его внушил такие опасения (мистер Макгрегор расценивал поведение доктора в ночь мятежа как «самое похвальное»), что Ю По Кьин созвал военный совет.

— Пришло время для решительного шага, — сказал он остальным.

Заговорщики — Ю По Кьин, Ма Кин, Ба Сейн и Хла Пе, смышленый восемнадцатилетний юнец, всем своим видом дававший понять, что намерен преуспеть в жизни, — собрались перед завтраком на веранде.

— Мы бьемся в кирпичную стену, — продолжал Ю По Кьин, — и эта стена — Флори. Кто бы подумал, что этот жалкий трус будет так стоять за друга? Мы его недооценивали. Покуда Верасвами имеет такого сторонника, мы бессильны.

— Я разговаривал с буфетчиком клуба, сэр, — сказал Ба Сейн. — Он говорит, что мистер Эллис и мистер Вестфилд все равно не хотят, чтобы доктора приняли в клуб. Не думаете, что они опять поссорятся с Флори, как только забудется этот мятеж?

— Конечно, поссорятся, они всегда ссорятся. Но пока они нам вредят. Подумать только, чтобы доктора избрали! Да я бы, наверно, от бешенства умер. Нет, остался только один шаг. Мы должны ударить самого Флори!

— Флори, сэр?! Но он же белый!