1984. Дни в Бирме

— Это будет прекрасно, — сказала Дороти. — Мы всегда ставим книжный киоск — берем по пенни за книгу, и почти все расходятся. Виктор, эта распродажа просто должна стать успешной! Я рассчитываю, что мисс Мэйфилл даст нам что-нибудь по-настоящему хорошее. На что я особенно надеюсь, это на ее старинный китайский чайный сервиз, такой красивый, и мы сможем выручить за него фунтов пять, не меньше. Я все утро специально молилась об этом.

— Да? — сказал Виктор несколько скептически.

Как и Проггетт несколько часов назад, он смутился при слове «молитва». Он готов был дни напролет говорить о смысле ритуалов, но упоминание личной молитвы казалось ему чем-то недостойным.

— Не забудь спросить отца о процессии, — сказал он, возвращаясь к более привычной теме.

— Хорошо, я его спрошу. Но ты же его знаешь. Он только вспылит и скажет, это всё римская лихорадка.

— Ой, осточертело! — сказал Виктор, который, в отличие от Дороти, не налагал на себя епитимий за сквернословие.

Дороти поспешила на кухню, обнаружила, что у нее всего пять яиц на троих, и решила приготовить один большой омлет вместо трех маленьких и заправить его холодной вареной картошкой, оставшейся со вчера. Наспех помолившись об успехе омлета (ведь омлеты так и норовят разломиться, когда вынимаешь их из духовки), она принялась взбивать яйца. Тем временем Виктор удалялся от дома ректора, думая о процессии и мыча с легкой грустью мотив «Славься, день торжественный», и разминулся с нечестивого вида слугой мисс Мэйфилл, который нес два ночных горшка без ручек, пожалованные старухой на благотворительную распродажу.

6

Шел одиннадцатый час. За это время произошло немало событий, впрочем, ничем особенно не выделявшихся из повседневного круга забот, заполнявших дни и вечера Дороти. Теперь же она, согласно данному обещанию, была в гостях у мистера Уорбертона и пыталась отстоять свою позицию в одном запутанном споре, в которые тот обожал ее втягивать.

Они говорили — в самом деле, о чем же еще было им говорить — о религиозной вере.

— Дорогая моя Дороти, — обращался к ней мистер Уорбертон, прохаживаясь по комнате, помахивая бразильской сигарой и держа другую руку в кармане пиджака, — вы ведь не будете всерьез настаивать, что в вашем возрасте — в двадцать семь, полагаю — и при вашем уме вы придерживаетесь своих религиозных верований более-менее in toto[173]

?

— Конечно придерживаюсь. И вы это знаете.

— Ой, ладно вам! Во все это надувательство? Во все небылицы, услышанные на коленях у мамы, — вы же не станете мне притворяться, что все еще верите во все это? Ну конечно нет! Это невозможно! Вы боитесь сознаться, вот и все. Но здесь вы можете не беспокоиться об этом, вы же знаете. Нас не услышит жена окружного декана, а я вас не выдам.

— Не знаю, что вы имеете в виду под «всеми этими небылицами», — начала Дороти, садясь ровнее и чувствуя себя задетой.

— Что ж, давайте на примере. Что-нибудь особенно завиральное — ад, к примеру. Вы верите в ад? Когда я говорю, верите

, имейте в виду, я не спрашиваю, верите ли вы в него в некоем отвлеченном, метафорическом смысле, как эти епископы-модернисты, по поводу которых так распаляется Виктор Стоун. Я имею в виду, верите ли вы в него буквально? Вы верите в ад в том же смысле, как верите в Австралию?

— Да, конечно верю, — сказала Дороти и даже попыталась объяснить ему, что существование ада гораздо более реально и постоянно, чем существование Австралии.

— Хм, — произнес мистер Уорбертон, не особо впечатленный. — По-своему, конечно, весьма разумно. Но, что всегда внушало мне подозрения насчет вас, религиозных людей, это то, с каким чертовским хладнокровием вы исповедуете свои верования. Это указывает, самое меньшее, на скудость воображения. Вот он, я — неверующий богохульник — по уши как минимум в шести из Семи Смертных и, очевидно, обречен на вечные мучения. Как знать, возможно, в течение часа я уже буду жариться на адской кухне. А вы между тем сидите тут и говорите со мной так спокойно, как будто мне ничего не грозит. Так вот, если бы меня поразил всего-навсего рак или проказа, или еще какой телесный недуг, вы бы всерьез расстроились — по крайней мере, мне нравится тешить себя этой мыслью. А тут, когда я собираюсь корчиться на раскаленной сковородке целую вечность, вас это, похоже, нимало не волнует.

— Я никогда не говорила, что вы попадете в ад, — сказала Дороти с неловким чувством.

Ей бы хотелось направить разговор в другое русло. Дело в том (хотя она не собиралась признаваться ему в этом), что тема, поднятая мистером Уорбертоном, беспокоила и ее саму. Она действительно верила в ад, но никогда не могла убедить себя, что кто-то на самом деле туда попадает. Она верила, что ад существует, но что он пуст. Впрочем, она сомневалась в ортодоксальности такого верования, а потому предпочитала помалкивать о нем.

— Никогда нельзя знать точно, что кто-то попадет в ад, — сказала она более твердо, чувствуя, что хотя бы в этом может быть уверена.