1989

Коротича, которые снова хотят сорвать собрание. Толпа бушевала. Но это бушевание энтузиастов перекрыло путь инициативной группе, которая должна была представлять находившегося в заграничной командировке Коротича. Мне пришлось взять мегафон в автомашине ГАИ и попросить толпу расступиться, чтобы пропустить С.Н. Федорова, А. Адамовича, Ю. Карякина и меня. Люди, не попавшие внутрь, расступились и вручили мне списки голосов за Коротича с номерами паспортов и адресами. Пройдя внутрь, я немедленно передал эти списки (около трехсот голосов) представителю окружной избирательной комиссии, спросив его — действительны ли будут эти голоса? И вдруг он растерялся. Он не знал. Он честно пытался дозвониться в окружную комиссию, но телефон, конечно, был занят. А собрание надо было открывать. Проникнуть в битком набитый зал было невозможно, потому что все фойе были тоже перенабиты. Оставался один путь — через сцену и президиум. Но проход на сцену был бдительно заперт на ключ. Когда ключ наконец-то нашли, и я, теряя пуговицы, продрался на сцену и хотел спуститься в зал, то увидел, что это невозможно — в зале негде яблоку упасть. Пришлось остаться на сцене. Немедленно раздался злобненький, но процессуально справедливый визг: "Почему Евтушенко в президиуме?" К счастью, зал оказался доброжелательным и немедленно проголосовал за то, чтобы меня и моих товарищей довыбрать в президиум. Зал учился демократии. Несмотря на шум, крики и неразбериху в самом начале, зал на глазах самодисциплинировался, отсеивал крикунов сам. Зал вполне тактично выслушал речи двух других кандидатов, хотя явно не был настроен голосовать за них. Но вежливость, человеческое уважение были безусловно проявлены. На моих глазах реально происходил первичный процесс демократизации: саморегулирование того, что сначала могло показаться непоправимым хаосом. Почему-то приняв меня за наводителя порядка, попросили сходить в другое помещение, где импровизированно разместилась еще примерно тысяча избирателей из тех, кто не попал в официально объявленное помещение. А может быть, эту импровизацию кто-то все-таки по-хозяйски продумал заранее? Там тоже царило то, что могло показаться хаосом, — не было достаточно бюллетеней, царили бесконечные дебаты. Председательству ющий — очень милый, но совершенно задерганный человек— обиженно говорил аудитории: "Ну, если вы меня не слушаете, я вообще могу уйти..." — и даже пытался предложить свой микрофон кому-нибудь другому. Но зал, постепенно поняв, что хаос ничего не решит, начал выплавлять конструктивное решение из разноречивых криков. Реальностью была нехватка бюллетеней. Тогда зал проголосовал за открытое голосование. Поняв, что открытое голосование с несколькими кандидатами будет практически неосуществимо, зал вышел на единую кандидатуру, отведя все остальные без какого-либо оскорбительного оттенка. Это была тоже победа демократизации, хотя они и не обошлись без шуток. Так, во время выборов счетной комиссии один пенсионер-женофоб, которому женщины, видно, когда-то сильно насолили, потребовал убрать женщин со сцены и заменить их ветеранами войны. Но зал и воспринял это только как шутку — не больше.

При выдвижении академика Сахарова в Доме кинематографистов тоже были "шутки демократизации", когда к микрофону прорвались опереточные типажи, но и кандидат нешуточностью своей программы, и зал нешу-точностью своего отношения к кандидату выровняли ситуацию в сторону серьезной гражданственности.

Я тоже испытал на себе шутки демократизации. Будучи выдвинут Московской писательской организацией, я был забаллотирован пленумом Союза писателей СССР. Затем, однако, я был выдвинут кандидатом одного из трудовых коллективов Ленинского избирательного округа. Несмотря на это, по неизвестным причинам, когда я по просьбе инициативной группы написал в окружную избирательную комиссию о согласии баллотироваться, то мое согласие не хотели принимать. Была ли тут злая воля? Уверен, что нет. Они опять не знали (!), могут ли принимать мое письменное согласие или нет.

Таковы некоторые победы и шутки "демократизации".

Мне не хотелось бы, чтобы в будущем наши выборы стали такими же изощренными и циничными, как иногда в некоторых западных странах. Что-то есть неповторимо искреннее, неприбранно домашнее в этом нашем первом опыте свободных выборов. Может быть, мне просто повезло с этими двумя собраниями, потому что, судя по прессе, еще многие выдвижения проводят по старинке, по заранее расписанному сценарию. Из этих сценариев, как

показала история, впоследствии ставятся или кровавые трагедии, или жалкие водевили. Надо в будущем распустить факультет политических циничных сценаристов.

Хотелось бы, чтобы в будущем наша избирательная система не впала в чрезмерную ловкаческую искушенность, не утратила бы первозданного привкуса "неорганизованности", но и все-таки избавилась бы от суматошной любительщины, от юридического невежества. Окончательное суждение о выборах можно, конечно, иметь лишь после окончательных результатов.