200 дней до приказа

Щелчок выключаемого телевизора разбудил Смалькова.

— А! Что?. Кто?. Эвелина…

— Ну, как ты тут?.

— Да… нормально вроде, — расслабился лейтенант.

— Отоспался? Отдохнул?

— В принципе да, — поскромничал Смальков.

— Видишь, а ты не хотел ехать, разве в общежитии тебе дали бы так спокойно поспать? Ну что? Я что, не жила в общежитии? Не знаю, какой там проходной двор? То один придёт, то другой… Дай это, дай то, кстати, а что у тебя с пальцем?

— С пальцем? А-а, ерунда, — легенду Смальков не продумал, — молотком стукнул.

— Каким ещё молотком?! — закончить допрос с пристрастием Эвелине не удалось — в дверь позвонили. В этот раз на амбразуру пошла Эвелина… На пороге её ждал целый выводок соседок.

— Эвелинка, вот! — Банка, протягиваемая соседкой, очутилась в руках Эвелины, прежде чем та поняла, что вообще происходит…

— Что это?.

— Редька с мёдом! От простуды — первое дело!

— Это жениху твоему, лейтенанту! — объяснила одна из соседок…

— Вот такой мужик! Работящий! — поделилась с Эвелиной первая. — Отзывчивый! Никогда не откажет, красивый, высокий!.

— Токо вот… худой больно, ты бы кормила его получше, что ли, — добавил голос из толпы.

— А я слышала, что худые — они в постели ого-го! — заметила соседка номер раз.

— Значит, так!! Вы почему свой пост покинули?! — Эвелина знала, как нужно разговаривать с бабками. — Я вот сейчас шла… А там лавочка возле подъезда пустая! Может, унесли уже! Ну-ка, семечки в руки — и шагом марш отсюда!

«…И вечный бой, покой нам только снится…» — вероятно, примерно так сказала бы Эвелина, если бы ей хотелось что-то сказать.

Глава 28

В пустой казарме — хорошая акустика: все команды хорошо слышны. Лишь на тумбочке — Фахрутдинов да рядом дежурный по роте Нелипа.

Вошедший в казарму Кудашов был в этой компании явно лишним…

— Смирно!. Товарищ капитан, во время моего дежурства…

— Где рота? — Кудашов считал, что в роте должно быть несколько больше двух человек…

— Все в санчасти, — доложил Нелипа…

— Нам же на стрельбище…

— Ночью животы у всех скрутило… от чеснока… Вы же сами всех заставили есть…

— А при чём здесь санчасть? — Про то, что чесноком можно отравиться, Кудашов не слышал, а в качестве профилактики гриппа такое острое блюдо должно было подойти…

— Медсестра сказала — ожоги, — Нелипа был безжалостен, — ожоги каких-то там пищеварительных путей…

— И что? У всех ожоги?

— Не у всех — осталось пять человек.

Кудашов был в нокдауне. Секундант, будь такой рядом, просто обязан был бы выбросить на ринг белое полотенце. Пока всё обошлось платочком, которым капитан вытер лоб…

— Вам нехорошо? — догадался Нелипа.

— Мне? Да, знаешь, чего-то, как-то… знобит, — ухватился за соломинку Кудашов. — Шматко здесь?

— Так точно!

— Передай ему, что я заболел, со вчерашнего вечера температура, — врал Кудашов вдохновенно.

Нелипа включил дурака:

— Так вы в санчасть?

— В санчасть? Нет, зачем? Домой — температура у меня высокая, и кости ломит… Грипп, наверное, не могу же я с гриппом… Так что передай Шматко, что он за ротного остаётся…

На самом деле офицеры могут переживать за солдат. Зубов и Шматко, только что вышедшие из санчасти, переживали.

— Я и сам чеснок ел, — признался Шматко, — но чтобы вот так вот, всухомятку — вот Бог ротного послал…

— Не Бог, — исправил Зубов, — штаб округа послал… И не послал, а прислал…

— Лучше бы послал… главное — потравил всех, а сам в кусты…

— Да ладно тебе, — Зубов предпочитал верить в лучшие человеческие качества даже в безнадёжных случаях, — может, он, в самом деле, заболел?

— Ага — привитый и заболел…

— Хватит про Кудашова, — майор достаточно хорошо знал Шматко, чтобы понимать: о Кудашове лейтенант может говорить бесконечно, — сейчас о другом думать надо. Сколько у тебя в роте бойцов осталось?

— Четверо — Соколов, Фахрутдинов, Гунько, Щур…

— Щур? Значит, трое. Это не рота. Даже не взвод…

— Вот если бы я был ротным, — Шматко знал, в какие моменты куётся карьерная лестница.

— Будешь, Николаич, будешь ещё ротным… Правда, скорее всего, в другой части…

— Почему это в другой? — в другую часть Шматко не хотел. — Подожди, Николаич… Ты что, думаешь, из-за каких-то стрельб нас…

— Это не какие-то стрельбы, это очень даже конкретные стрельбы…

— Вспомнил! Вакутагин ещё на кухне есть, он же отлично стреляет…

— Так и что? Один Вакутагин отстреляет за всю роту? — Майор уже прикидывал, куда переведут его… скорее всего, ротным.

— Почему один? С ним же как раз четверо получается, — не сдавался Шматко.

— Как раз для чего? — не понял Зубов.

— Ну… Огневых рубежей тоже четыре, — намекнул Шматко, — а плюс грипп…

Полигон — это серьёзно. Фактически в мирное время — это самая серьёзная штука, какая только бывает в армии. Когда на ней появляются проверяющие, всё становится вообще сурово. Зубов с проверяющими — подполковником и майором — уже несколько заждались, когда к огневому рубежу подъехал «Урал». Из кабины бодро выскочил Шматко и, вытащив планшет, заорал:

— Первая четвёрка, на огневой рубеж бегом марш!

Выскочившие из машины четверо солдат, поразив проверяющих респираторами, бросились к огневому рубежу.