2018: Далёкое отечество

Спустя минут десять прочёсывания след привёл на опушку ближайшего редколесья, где было найдено старое кострище, довольно хорошо утоптанная площадка и ещё одна колея прямо в поле. Точнее, колею видела только Шари, потому что проложили её несколько недель назад, трава на поле уже разогнулась, поэтому видна она была лишь острому взгляду фиари.

— Сначала приехала повозка, — Шари никогда не была сильна в восстановлении произошедшего, но сейчас была просто обязана попытаться. — Гружённая. На ней было… двое. Один в простых крестьянских сапогах, на втором обувь была получше. Ждали день, может немного больше. Потом… потом сел… самолёт, верно? На нём тоже было двое. Один в тяжёлых сапогах — похоже, мужчина. Второй след — странный. Небольшой, лёгкий… Кажется, женщина.

— Занятно… — произнёс Вяземский, поковырявшийся подобранной веточкой в кострище и выудивший несколько небольших белых цилиндриков. Подобрал один, понюхал.

— Папиросный окурок, — многозначительно сообщил Сергей.

Шари предпочла сделать вид, что поняла о чём речь.

— Какие мысли? — поинтересовался снайпер.

— Да всё, в принципе, просто, — выпрямился разведчик. — Пара местных резидентов, привезли на телеге топливо: может — заранее переданное на всякий случай, может — самопальное.

— Думаешь, ректификационные колонны в замковых башнях прячут? — иронично заметил Булат.

— Мир меча и магии же. А где магия, так и алхимия завсегда появляется.

— А алхимия позволит гнать авиационный керосин цистернами?

— Зачем… цистернами-то? И почему сразу стооктановая горючка? — пожал плечами Вяземский. — Биплан семидесятилетней давности, в принципе, даже на сивухе летать может. К тому же бочку-другую бензина можно даже на коленке перегнать…

— В Чечне же в своё время так и гнали, без всяких нефтезаводов, — вставил Эриксон. — Сколько мы таких скороварок в своё время изничтожили… Бенз, конечно, гадостный был, но ездить на нём было можно. Особенно, если машинка была старенькой и её было не жалко.

— Значит, тогда радиус поиска расширяется, раз летели не на одной заправке туда и обратно, а с аэродромом подскока…

— Значит, — произнёс Сергей, бросая взгляд на девушку. — У нас есть время кое-что уладить.

* * *

Шари ступала по лесу легко и привычно, не ломая веток и не издавая никакого шума даже в тяжёлых солдатских сапогах федералов…

В конце-концов, ведь это был её родной лес.

В нём она родилась, в нём жила всю жизнь и знала его наизусть. И лес словно бы чувствовал это — со стороны могло показаться, что деревья словно бы сами по себе отводят ветви с её пути, а тропа разворачивается под ногами фиари как будто сама по себе.

Впрочем, это было обманчивым впечатлением любого, кто видел фиари в родной стихии.

Вместе с Шари шли Сергей, Эрин, Булат и Эриксон — остальные же остались при машинах, которые пришлось оставить на опушке леса. Проводником была, естественно, фиари — любой другой бы проплутал не один день, пока нашёл бы селение лесных жителей. Шари же вела всех по самому короткому маршруту, который только знала.

И пока она шагала по лесу, то пыталась разобраться в своих чувствах.

Многие полагали фиари высокомерными и надменными, но это было не так — просто открытая демонстрация эмоций среди незнакомцев считалось чем-то не слишком приличным. Хотя и среди своих это не особо приветствовалось… Почему-то люди разделяли мнение о том, что демонстрировать телесную наготу — зазорно, но не думали так и о наготе душевной.

Сердце Шари не разрывалось на части от ухода друзей и родных, но и боль никуда не девалась — она оставалась с ней, просто стала глуше и привычнее. И фиари твёрдо знала, что ей некогда горевать, а нужно быть сильной — она же не какая-нибудь слабая человеческая девочка, чтобы только и способна, что лить слёзы. Нет, предки смотрят на неё, судят её дела и поступки — она может подвести себя, но только не других.

— В этом все фиари… — вздохнула шагающая рядом Эрин, хотя Шари была готова поклясться — ещё мгновение назад она шла где-то позади, доставая очередными вопросами отца. — Всё-то вам надо носить в себе, не перекладывая на других свои тягости и горести…

— Но разве это неправильно? — немного подумав, спросила фиари, не особо удивляясь тому, что Ан-Хак прочитала её мысли.

— Во всём нужно знать меру, — улыбнулась апостол. — Можешь поверить мне — если всё держать в себе, то ничего хорошего из этого не получается. Совсем немного искренности никогда не помешает.

— Но ведь…

— Да, да, да, я знаю любимую присказку всех долгоживущих, что сильные эмоции вредят тем, кто живёт многие века, — рассмеялась жрица. — Но я никогда не считала это утверждение правдивым.

— Потому что ты не такая, матушка, — заметила Шари.

— Ну, разумеется! Хотя… Мы, апостолы, всегда были немного не такими даже среди бессмертных… Но! Я всё равно думаю, что жить без чувств — это не жить по-настоящему.

— Но разве так не тяжелее… переживать потерю чего-то дорогого?