22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война»

По прибытии Шуленбурга в Берлин была согласована дата его приема Гитлером, которому заранее была передана памятная записка, привезенная послом. Министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп, находившийся в это время в Вене, потребовал, чтобы и ему направили текст этой записки, сопроводив его заключением статс-секретаря МИД Вайцзеккера, второго должностного лицо после рейхсминистра. После встречи с фюрером Шуленбург, по распоряжению Риббентропа, должен был подготовить отчет о состоявшейся беседе и в срочном порядке предоставить его министру, работавшему над собственной запиской о политике в отношении Советского Союза, которую он также намеревался подать фюреру¹⁴.

До настоящего времени памятная записка в германских архивных фондах не выявлена. 28 апреля 1941 года Эрнст фон Вайцзеккер телеграфировал Риббентропу свое заключение по поводу записки Шуленбурга:

«Свою точку зрения относительно германо-русского конфликта я могу сформулировать в одном предложении: если бы любой сожженный русский город представлял для нас такую же ценность, как потопленный английский военный корабль, то я бы высказался за германо-русскую войну этим летом; но я считаю, что против России мы добьемся лишь военной победы, а в экономическом отношении, напротив, проиграем… То, что в военном плане мы продвинемся до Москвы и даже дальше, я считаю само собой разумеющимся. Но я в высшей степени сомневаюсь, что мы сможем, учитывая известное пассивное сопротивление славян, воспользоваться завоеванным. Я не считаю Российскую империю действенной силой, которая может заменить коммунистическую систему и присоединиться к нам, а тем более подчиниться нам. То есть мы, очевидно, должны считаться с тем, что сталинская система сохранится в Восточной России и Сибири и что весной 1942 года военные действия возобновятся. Окно в сторону Тихого океана останется закрытым…

Вероятно, может считаться заманчивым нанести смертельный удар коммунистической системе и, может быть, даже сказать, что по логике вещей нам следует именно сейчас дать команду на вторжение на евроазиатский континент для борьбы против англосаксов и их охвостья. Но решающее значение имеет лишь одно — ускорит ли эта операция крушение Англии»¹⁵.

Военный разгром России, продолжал Вайцзеккер, вряд ли лишит англичан надежд на то, что русские рано или поздно станут их союзниками и это обеспечит Англии победу. Наоборот, «германское нападение на Россию даст англичанам лишь новый моральный стимул» для продолжения войны. «Оно будет ими расценено как германское сомнение в нашем успехе в борьбе против Англии. Тем самым мы не только признаем, что война будет длиться еще долгое время, но и удлиним ее вместо того, чтобы сократить».

Сохранилась сделанная Шуленбургом запись беседы Гитлера с ним о позиции СССР в отношении «третьего рейха». Немецкий посол доложил рейсхканцлеру, что Россия «обеспокоена слухами, предсказывающими немецкое нападение на нее» и что он не может «поверить в то, что Россия когда-либо нападет на Германию», напротив, Шуленбург настаивал на своем убеждении, «что Сталин готов сделать нам еще более далеко идущие уступки»:

«Фюрер упомянул, что во время визита Мацуоки в Москву я находился там, и спросил: как воспринимают русские договор [о нейтралитете]? Я ответил: русские очень обрадованы его заключением, несмотря на то, что им пришлось пойти и на уступки.

Затем фюрер спросил, кой черт дернул их заключить пакт о дружбе с Югославией. Я высказал мнение, что здесь речь идет исключительно о заявке русских интересов на Балканах. Россия не имеет специфических интересов в Югославии, но имеет принципиальные интересы на Балканах в целом. Фюрер сказал: заключение русско-югославского пакта о дружбе вызвало у него такое чувство, что Россия хочет нас припугнуть. Я отрицал это и повторил: русские имели целью только заявить о своих интересах и действовали все же корректно, проинформировав нас о своих намерениях.