29 отравленных принцев

Их разговор был предельно краток, учитывая то, что прежде они с трудом укладывались в два с половиной часа. А сейчас на все Катины тревожные «Что с тобой?» и «Что случилось?» Анфиса односложно и медленно, еле-еле цедя слова, отвечала; «Ничего, все в порядке». Затем она сказала: «Катя, я…» И надолго умолкла, так что Кате пришлось снова ее окликнуть, забормотать в трубку, что ей необходимо встретиться с Анфисой, и как можно скорее, поговорить об одном важном и срочном деле.

«О деле?» — переспросила Анфиса, как просыпающийся лунатик, и покорно согласилась, не выказывая ни любопытства, ни радости: «Хорошо, завтра в двенадцать на „Парке культуры“.

Потом в трубке что-то сильно зашумело — Кате показалось, что льется вода (откуда, почему?), а затем запульсировали гудки. И они продолжались и продолжались — Катя лихорадочно перезванивала, но телефон был глухо занят.

На следующий день Катя помчалась к двенадцати на метро «Парк культуры». И опять было как-то чудно: родное метро, свой родной дом через два квартала, и все троллейбусы, магазины, кинотеатры, улочки и закоулочки — свои. Анфиса, помнится, жила далеко, в Измайлове, а встретиться назначила отчего-то именно здесь. Быть может, рассчитывала, как думала Катя, что они придут домой, сядут на диван, потрепятся за чашкой кофе? Катя с досадой вспомнила свой пустой холодильник. Что там осталось со вчерашнего дня? Йогурт, байка майонеза, два персика, яблоко, яйца и кочан увядшей от старости цветной капусты. Когда муж уезжал в командировку, Катя не готовила обеда, не варила первое. Без Кравченко, без «драгоценного В. А.» дом словно умирал, сиротел, покрываясь пылью и паутиной забвения.

Катя подумала, что неплохо бы прямо сейчас прикупить какой-нибудь тортик или на худой конец яблочный рулет — Анфиса, помнится, страшная сластена, но…

Она вдруг вспомнила ее голос по телефону: Нет, тут, пожалуй, не торт нужен, а коньяк или валерьянка, а может, и валокордин с корвалолом. Она даже засомневалась: а придет ли Анфиса на встречу? Что с ней вчера такое творилось? Может быть, она дома, ей плохо, ей необходима помощь? И вообще, они ведь даже не условились, где именно встретятся — внизу, метро, или здесь, наверху, на Садовом кольце? Катя беспомощно озиралась — родное метро, станция родная, Крымский мост, набережная, но, господи, сколько же народу! Торговцы, ларьки, газетчики, прохожие, подростки, спешащие в парк через мост, мамаши с колясками, машины, припаркованные везде в три-четыре ряда. Где же тут в этой толчее увидеть ту, с кем они не виделись больше года?

И тут внезапно она увидела Анфису. Та понуро стояла возле книжного лотка. Катя сразу узнала приятельницу, и сердце ее сжалось: с момента их последней встречи Анфиса сильно изменилась. Она чудовищно растолстела. Катя смотрела на ее расплывшуюся бесформенную фигуру, облаченную в мешковатый костюм, подозрительно похожий на тот безразмерный «кутюр», который продают в магазинах «Три толстяка». Костюм был серым, точно припорошенным пылью. Лицо Анфисы тоже было серым, пепельным, опухлым и одутловатым, не тронутым летним загаром, а густые темные волосы были кое-как сколоты на затылке, пряди выбивались. На лбу блестела обильная испарина. Анфиса вытащила из сумки бумажную салфетку и промокнула лоб.

Катя быстро подошла к ней.

— Анфиса, здравствуй, я здесь. — Она разглядывала приятельницу, чувствуя сердцем, что эта встреча уже началась не так, как надо, и бог весть чем теперь закончится, — Анфиса, ты давно меня ждешь?

— Пять минут. — Анфиса посмотрела на Катю и вздохнула: — Опять жара, и снова этот дым.

— Ну, сейчас хоть рассеялся немного, а то утром дышать нечем было, — Катя осеклась. — Анфиса, мне нужно поговорить с тобой. Пройдемся по набережной, там не так шумно. Ты не торопишься?

— Нет.

Анфиса закинула на плечо свою увесистую вместительную сумку-торбу, украшенную затейливыми мексиканскими узорами. Ремень впился ей в грудь. Катя заметила, что Анфиса вздрогнула, закусила губу, точно от внезапной боли, и быстро перевесила сумку на другое плечо. Катя не могла знать, что ремень надавил на пластырь, прикрывавший вчерашние порезы. Они всегда особенно сильно болели и саднили на второй день, хотя под легкой тканью ни их, ни пластыря не было видно.

— Анфиса, я тебе вчера звонила, — произнесла Катя, отчего-то теряясь, — я хотела… С тобой все нормально? У тебя такой голос был больной по телефону, я подумала, что…

— Ничего, все прошло, — сказала Анфиса, — ты как сама?

— У меня все в порядке.

— А Вадик твой как?

— Он отдыхает. Он в Сочи с Мещерским. Анфиса, я вот что хотела, — Катя снова запнулась. — Анфиса, как родители?

— Что им сделается? Живут.

— Папа все еще работает?

— Работает. Я с ними сейчас редко вижусь.

— Анфиса, мне нужно поговорить, посоветоваться с тобой об одном важном деле.