3 шага в пропасть

Политология. Очевидцы рассказывали, что М. А. Суслов в своем выступлении на XIX съезде ВКП (б) — КПСС сказал, что у нас есть недостатки в политическом просвещении. Сталин его перебил: «Товарищ Суслов, не недостатки, а очень плохо, очень плохо!» Суслов обернулся и говорит через президиум: «Товарищ Сталин, правильно: очень плохо, очень плохо!» (В стенограмму этот момент не попал). Так оно и оказалось…

Только со стороны было заметно, что в СССР «политология как наука не признавалась» [2.69. С. 15]. О том, как это происходило, теперь вспоминают неоднократно. Доктор наук из Института США и Канады начинает свою статью о мытарствах этой науки с того как он принес одному редактору в солидный московский журнал материал. Тот ему говорит: «Вы пишите “политология”. Эта штука не пройдет. Надо или добавить “буржуазная”, или вообще выбросьте это слово» [2.70. С. 34].

Другая подобная ситуация: «Помню заседание Института мировой экономики и международных отношений, когда Евгений Максимович был уже его директором. Речь шла о политологии — науке, тогда, наряду с кибернетикой и генетикой, находившейся в ряду “буржуазных лженаук”.

— Какая еще политология? — воскликнул один из участников заседания. — У нас есть марксизм-ленинизм и незачем его подменять всякими новомодными штуками.

Надо было видеть негодование, с которым воспринял это заявление Примаков. Обычно на заседаниях совета спокойный, уравновешенный, готовый выслушать любую точку зрения, на сей раз вскипел и, не особо выбирая выражения, отчитал выступавшего, не заботясь о том, как будут восприняты его слова ортодоксами “наверху”.

Не случайно, когда жизнь и здравый смысл взяли свое, избранный к тому времени действительным членом Академии наук Евгений Максимович с I ал первым руководителем нового отделения Академии, занимавшегося запретной до того политологией» [2.71. С. 152–153].

Отсутствие политической культуры не только всего советского общества, как такового, но и науки, государственного аппарата привело к тому, что когда мы подошли к своему наиважнейшему моменту в жизни, мы оказались в положении подобно студенту, который приходит на экзамен не только не выучив урока, но и даже не зная самое название предмета. (Известный анекдот на эту тему, подсказавший нам метафору, звучит так: студенты приходят на экзамен к профессору, тот настроен более чем благодушно и говорит: самый легкий вопрос, кто ответит, тот получит сразу же тройку и может идти: как называется мой предмет? — В ответ глубокое молчание и только с задней парты доносится сдавленное: во, гад, валит, а!) Как говориться: «Автомат (…) может дать вам то, что вы просите, но не скажет вам, чего просить» [2.72. С. 326]. Впрочем, сама по себе эта мысль не новая, она была сформулирована еще в «Фаусте» И. В. Гете: «Бог дал нам орехи, но Он не будет их колоть».

Мы «срезались» все вместе на жизненном экзамене под названием «перестройка» потому, что у нас а), отобрали учебник по логике в 1956 к; и 6), задали такой вопрос, на который мы не только не знали ответа, но и потому, что не подозревали, что жизнь нам может поставить задачу, которую мы все вместе (самая читающая страна в мире!) не сможем решить. Когда людей учат самой простейшей арифметике, можно хоть как-то понадеяться на их способность и предположить, что они смогут когда-нибудь решить и наисложнейшую задачу из области высшей математики — с некоторой натяжкой можно сказать, что принципы там одни и те же. Я прямо таки слышу как в этом месте надо мною начали смеяться математики и сделаю уточнение, которое не будет опровергать первые слова: ну хотя бы десяток цифр там и там одинаков. Но во время «перестройки» была задана такая задача, о природе которой никто и понятия не имел и нет ничего удивительного, что никто с нашей стороны не справился с ее решением. Тем более ее и сформулировали именно в том виде, что до сих пор еще никто не может ее разъяснить.