Но боевое оружие
не предназначалось для вручения Богданову и вообще вряд ли существовало в натуре, поскольку именной дарственный пистолет когда-либо да должен был бы всплыть в арсенале ленинградских чекистов, которыми в 1950-е годы (то есть через 16 лет после этих событий) руководил мой отец. Цель приказа была совершенно иная: после планировавшегося покушения на Богданова на его похоронах руководство имело возможность произнести лицемерную речь о трагической гибели только что награждённого боевым оружием за беспощадную борьбу с контрреволюцией начальника Лужского РО НКВД, славного сына Отечества, грозного чекиста, верного партийца и т. д.Но счастлив мой Бог!
Не суждено мне было с младенческих лет познать безотцовщину.События дальше развивались так. После встречи Нового 1938 года ленинградское начальство, утомлённое напряжённой и нервной работой
, решило отдохнуть и расслабиться, организовав большой выезд на зимнюю охоту. По имеющимся у меня сведениям, на этом мероприятии присутствовал даже первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов. Такое мужское развлечение вряд ли могло обойтись без главы Управления НКВД по ЛО Л.М. Заковского и его боевых помощников, поскольку в лесничество тогда съехались и более мелкие начальники районных отделений НКВД, среди которых был и Богданов. Теперь вряд ли представится возможным установить, как конкретно развивались события в тот роковой день 5 января 1938 года, предшествовал ли покушению какой-либо разговор или всё было предрешено заранее. Известно только то, что одному из егерей, участвовавшему в охоте, было поручено застрелить Богданова. Кто именно дал киллеру такое указание, сказать трудно, но непосредственному начальнику отца, бывшему коменданту расстрельной команды Заковскому, «пристрелить кого-то или распорядиться, чтобы пристрелили, — дело плёвое и привычное». Документально зафиксированное подобное деяние этого руководителя по ликвидации объекта мы потом ещё приведём.Во всяком случае в упомянутый день, когда Богданов целился в пробегавшего зайца (по другой версии — сидел у костра), егерь выстрелил из своего охотничьего ружья отцу в левый висок. Однако заряд дроби пришёлся в основном в козырёк фуражки и срикошетил, но несколько дробин поразили левый глаз приговорённого к смерти.
Мама рассказывала, что папу привезли домой всего окровавленного, но он совершенно не был подавлен случившимся, а, наоборот, держался бодро, смеялся и шутил. Отца доставили в районную больницу, там, как могли, рану промыли и перевязали, а потом, учитывая серьёзность ситуации, повезли раненого в Ленинград.
Ночью в окно к моей маме постучали. Когда она вышла на крыльцо, незнакомый человек сообщил ей, что он — егерь и ему было приказано убить Богданова на охоте. «Но больно хороший мужик Кузьмич. Дрогнула у меня рука. Не смог я его застрелить», — сообщил совестливый охотник и ушёл, оставив маму наедине с горькими размышлениями [Б].
Конечно, можно долго гадать о причинах покушения на жизнь моего отца. Но, скорее всего, это произошло вследствие постоянно нараставшего недовольства ленинградского руководства НКВД действиями начальника Лужского райотделения, недостаточно усердно проводившего массовые репрессии и слишком либерально относившегося к арестованным. Об этом Богданов неоднократно лично предупреждался, вплоть до угроз, что могут соответствующим образом заняться и им самим. Саботирование
со стороны отца ряда недоступных его пониманию распоряжений вышесто-явших инстанций не проходило даром, а постепенно накапливалось и не могло не привести к стремлению начальства сурово наказать строптивого подчинённого, а лучше вовсе избавиться от него, списав всё на несчастный случай, произошедший на охоте. Ложное награждение Богданова именным оружием служило только для подкрепления алиби начальства в «трагической потере ценного сотрудника».Ни в одном служебном документе, ни в аттестациях, характеристиках и анкетах, ни в заключениях спецпроверок не содержится хоть каких-нибудь намёков на то, что в результате ранения Богданов лишился левого глаза. Начальство решило начисто забыть об этом инциденте с неудавшимся покушением на охоте, как будто ничего никогда не было.