419

– Я… я даже не знаю. – Уинстон глянул на Тунде, но тот ни намеком не выдал, надо ли Уинстону посмеяться.

– Иронси-Эгобия – имя, которое я себе взял сам. Укрепить решимость, приманить удачу. Честолюбие вознаградить.

«Эгобия» – это на йоруба, языке, на котором Уинстон говорил с дедушкой и бабушкой. «Эго» – «деньги», «бия» – «приди». «Эгобия» – скорее заклинание, чем взаправдашнее имя. «Придите, деньги».

А «Иронси»?

– В честь генерала, – пояснил Иронси-Эгобия. – Крепкая кость. Сильный человек, вождь.

Это у нас генерал, пришедший к власти после январского переворота в 1966-м, – переворота, в результате которого премьер-министр Нигерии был убит, а премьеры штатов посажены за решетку. Спустя полгода случился новый переворот, генерала свергли, похитили, пытали и убили. Одни говорили, что его привязали к «лендроверу» и таскали, пока не умер. Другие – что он был казнен, как подобает военному, одним выстрелом в голову. Третьи – что он умер в разгуле беспорядочной стрельбы, превратившей его тело в кровавую кашу [16] .

До этого рывка к вершинам власти им восхищалась королева Елизавета, он командовал нигерийским экспедиционным корпусом в Конго. Уинстон видел фотографии генерала – точнее, королевы с генералом: ее величество путешествовала по Нигерии, до всех этих переворотов и перепереворотов, когда Нигерия еще входила в Британскую империю. Как раз в том году в Дельте нашли нефть. Может, отсюда и имя Иронси-Эгобии. Уинстон видел знаменитый снимок на комоде в родительской гостиной, в красивой гладкой рамке красного дерева, и лицо генерала Иронси прекрасно помнил.

– Имя течет, как пальмовое вино, согласись. Иронси-Эгобия.

Власть. Деньги. Магия.

– Это правда, – сказал Уинстон, слабея.

– Генерал Иронси был игбо. Слово «эгобия» – на йоруба. Их связывает дефис. Вот там я и живу, понимаешь? В дефисе. Там и обитаю. Я приехал в Лагос пацаном, хотел отыскать свою дорогу в этой комнате смеха. – Иронси-Эгобия улыбнулся. – Но выхода не нашел. Куда ни погляжу – мое лицо, мой голод. Тогда я стал искать молоток. И отыскал. Учился у председателя, у самого Убы [17] . Научился всему, чему он мог научить, и не только. Научился, как не попадаться. Я был знаком с Анини еще до того, как его поймали [18] . Я был на побегушках у Тафы, когда тот был генерал-инспектором полиции и еще не стал генерал-инспектором воров [19] . А когда Тафу взяли, я ушел в те воды, где помутнее. Пробовал когда-нибудь острогой забить рыбу в мутной воде? Очень трудно. Когда Эммануэль Нвуде развел бразильские банки на миллионы [20] , я об этом узнал первым. И когда вокруг Нвуде стали сжимать кольцо, я тоже узнал – раньше его. – Иронси-Эгобия вытянулся в кресле, заложил руки за голову, словно впервые задумавшись над вопросом: – Как мне это удалось? Я выжил, а другие споткнулись и упали – как? Как я, полукровка, полуигбо, полуиджо, сирота из мангровых болот, одержал победу в столь… неумолимом городе?

Надо ли отвечать на этот вопрос, Уинстон не понял.

– Безжалостная честность, вот как. На меня работают и игбо, и йоруба, и хауса, и фула. Я не делаю различий, я прошу лишь верности – и честности. Почему? Потому что мы, торговцы фальшью, должны ценить правду. Ты четыре-девятнадцатый?

– Да.

– На кого работаешь?

– Ни на кого.

– Еще раз. Кто тебя поддерживает, кто прикрывает от ареста? Что за кошка прокралась на мою территорию?

– Никто, сэр.

– Никто? Вольный стрелок, значит?

Уинстон кивнул.

– Слыхал, Тунде? У нас тут вольный стрелок, и для ремесла своего он выбрал мои кафе. Мои . Какая честь!

– Сэр, если я вас обидел…

– Нет-нет, – сказал Иронси-Эгобия. – Вовсе нет. «Знай свой путь, и хулы не будет». Братья-фармазоны, все мы – одна семья. – И затем: – У тебя стакан пустой.

Только лед остался.

– Тунде, принеси свежего. – Снова приступ кашля, снова кровавое пятно аккуратно спрятано в платок, новая порция лимонада, новая горсть ледышек. – Африканские итальянцы, – сказал Иронси-Эгобия. – Так нас называют. Слыхал? Говорят, что нигерийцы – это африканские итальянцы. Но вообще-то, это про вас. Про йоруба. Про тебя и твою родню – это вы итальянцы. Часы твои. «Ролекс»?

– Да, подделка.

Иронси-Эгобия кивнул, поцокал языком, как полагается.

– И отличная подделка, насколько я вижу.

– Благодарю.

– Африканские итальянцы. Игбо – африканские евреи. Вот как их зовут. А хауса и фула – африканские арабы. Ахинея, потому что африканские арабы – это арабы . И такая ерунда на каждом шагу. Лагос – нигерийский Нью-Йорк. Абуджа – наш Вашингтон, Порт-Харкорт – наш Даллас, и так далее. А между прочим, мы были первыми. Человечество вышло из Африки. Все человеческое происходит отсюда, все добро и зло. И я тебя спрашиваю, Адам, первый человек: отчего это мы – какие-то итальянцы? Это итальянцы – европейские нигерийцы. Это Нью-Йорк – американский Лагос. А Даллас – техасский Порт-Харкорт. Еще льда? – Снова тычок пестиком, снова пальцы роняют ледышку в лимонад. – Слыхал такую песню, Адам, – «Четыре-де-вятнадцать – игра фармазона»?

– Да, сэр, слыхал.

– Так вот, это не игра. Это бизнес, и ты знаешь, в чем суть этого бизнеса? Возмездие.