419

А может, загорится что угодно, если бензина не пожалеть.

И тогда вернулся Замогильный Человек. Бледно-розовое существо, которое Ннамди повстречал на опушке, без улыбки, без приглашения заявилось на деревенское собрание. Прибыл он посреди ожесточенной дискуссии о том, достаточно ли наглядно будет поймать и поджечь одного бригадира или надо облить и подпалить всю бригаду. Человек вошел в самую гущу собрания, а с ним вооруженный контингент мобильной полиции – их называли «убил-пошел». Не церемонясь, он обратился к деревенским – очень нескромно.

– Я вижу рассерженных молодых людей, – сказал он, глядя в пылающие глаза любителей джина на галерке. – У них нет перспектив. У них нет работы. Приходите. Мы вас обучим, мы вас накормим, мы будем вам платить. – Он обернулся к старейшинам ибе. – Назовите мне ваших лучших парней, и я дам им работу. Вы нам – свою молодежь, мы вам – процветание.

И так же уверенно зашагал прочь.

– Не надо нам процветания! Нам надо чистой воды! – закричал кто-то на иджо, но было поздно. Замогильный Человек уже ушел.

53

И не пустой болтовней она оказалась, эта работа в «Шелл». На следующий вечер, когда старейшины обмозговывали предварительные списки, а воздух отяжелел от сернистого попутного газа, дети, не в силах заснуть, собрались на дворе.

– Эгберийо! – вопили они.

У ног отца не посидишь – не маленький уже, но и джина не выпьешь – пока маловат. В общем, Ннамди слушал издали.

– Сказку! – вопила малышня, но сказки не последовало, потому что вечер прервался, началась какая-то суета, и детей разогнали.

Вернулся Замогильный Человек с планшетом и бумагами. Толпа шла за ним по деревне, возбужденно гомоня, – куда там карнавалу, – и в дом совета попыталась втиснуться вся деревня. Перед домом бледно-розовый человек – как и прежде, с двумя личными «убил-пошел» по бокам – запрокинул пластиковую бутылку и жадно отпил воды, а старейшины ибе между тем официально и пространно его попрекали, под одобрительные хоровые выкрики перечисляя все деревенские невзгоды.

Рыболовам возместили убытки за испорченные сети (и немало сгнивших сетей спешно окунули в нефть и предъявили «Шеллу»), но этого было мало.

– Отняли у нас прошлое – дайте будущее! – кричали деревенские на иджо. Игбо, сопровождавшие Замогильного, перевели:

– Требуют еще денег.

– Не денег, – сказал Замогильный Человек. – Денег уже дали. Не подачки. Теперь работа. Дай человеку рыбу – накормишь на целый день. Научи его рыбачить…

– Рыбачить мы уже умеем! Нам надо, чтоб вы убрались отсюда со своей нефтью!

Он снова неторопливо влил в себя воды, переждал крики. И в душном зное все свершилось: подписаны анкеты, перечислены имена. Многие старейшины не умели читать, но весьма театрально корпели над бумагами, хмурились, кивали, где надо поставили крестик. Долгая мучительная процедура затягивалась, Замогильный Человек рассеянно огляделся. И столкнулся взглядом с Ннамди.

Замогильный Человек улыбнулся. Ннамди улыбнулся в ответ.

– Я тебя помню! – Человек встал, обошел стол, обменялся с Ннамди рукопожатием. – Я встретил мальчика, когда еще в джунглях ходил, – пояснил он остальным. И улыбнулся Ннамди: – Ты был в лагуне, глядел за детьми, йа? Я помню. Такой большой! А улыбка не изменилась.

Бумаги подписаны, имена названы. Молодые люди выходили по одному, получали оранжевые комбинезоны; этим повезло.

Замогильный Человек обратился к старейшинам:

– А он есть в списке? – и кивнул на Ннамди.

Повисла неловкая пауза. Отца Ннамди уважали – рыболов, сказитель, исцелитель генераторов, – однако он ведь наплевал на клан, взял в жены девушку с мелкого ручья, беглянку из деревни, которая была разрушена в гражданскую да так и не оправилась. Совет ибе и не подумал предлагать Ннамди нефтяникам.

– Мал еще, – сказали они.

– Мал? Чепуха.

– Молод. Слишком молод, мы вот что сказали.

– Hetgeen? [30] Ерунда. Запишите его. – И Ннамди: – Хочешь у нас работать?

Ннамди оглянулся на отца.

Все мечтали пойти к нефтедобытчикам. Ходили слухи о работниках из других деревень – героях фантастических сказаний о богатстве и роскошных двухэтажных домах в Портако. Работа на нефтяников – это твердая валюта, медпомощь, распахнутый мир. Отец Ннамди почувствовал, как вздрогнула земля. Сын вернется с собственными сказками, принесет знание, сможет посоветовать остальным, как лучше поступать с ойибо. А он отец – решать должен он.

– Ну как? – спросил голландец.

Отец Ннамди кивнул.

Вот вам сказка о том, как Улыбка стал Шелловцем.

54

Они пришли назавтра, построили молодежь в шеренгу, провели беглый медосмотр: глянули, нет ли стригущего лишая, сунули внутрь деревянные депрессоры, посветили фонариками в горло, в уши, проверили волосы и глаза. Никого не отбраковали. Загрузили молодежь в пикапы и увезли. Родные и друзья проводили эту неторопливую процессию по деревне, но прощание вышло сдавленное – негромкое, безрадостное. И беспечальное. Просто отъезд.

Долгая ухабистая поездка по Дороге в Никуда, затем в сетчатые ворота и вниз по пирсу, где поджидал пассажирский катер. Парни гуськом зашли на борт, в трюм, уселись рядами – а Ннамди остался на палубе.