419

Ннамди рос, его повысили до полевой партии – под серьезной охраной носиться на моторках по притокам и мелким ручейкам, проверять трубопроводы до самых скважин и насосных станций, лазать по лестницам, искать поломки. Не самая сложная работа – проверять давление и течение, ставить галки в квадратиках списков. Повсюду были розовые лица. Ннамди они как будто гордились:

– Из какой-то глухомани, с дальнего ручья, а гляньте как вкалывает!

Ночами, лежа на койке в общей спальне, Ннамди грезил, а когда просыпался, на языке был вкус перечных похлебок, лунных сказок.

Он копил деньги. Скопил целую кучу. Хватало залить нормальным цементом пол в родительском доме, даже купить новый генератор, чтоб отцу не латать больше старый, или огромный пузатый холодильник, чтоб мать запасалась фантой и крошеным льдом, продавала бы всей деревне. Купила бы новый разноцветный платок и огромный котел для перечной похлебки, и козу на убой, и новый радиоприемник, который не рукояткой заводится, а работает от автомобильного аккумулятора, и еще хватило бы на воскресный костюм отцу, раз уж мать порой таскает его в церковь, и на футбольный мяч для школы. Ннамди мечтал и засыпал с улыбкой.

Но потом загорелась река, и все переменилось.

55

Как и все деревенские рыболовы, отец Ннамди теперь рыбачил в заболоченных ручьях, где в загаженной воде прятались хищники и паразиты. Однажды за что-то зацепился, дернул и поскользнулся. Выскочил из воды, отплевываясь, залез в лодку, отер илистую воду с глаз.

Этого хватило.

Тонкий червь поселился у него в крови, добрался до зрительного нерва. Отец ослеп, лишился рассудка, заблудился и затем утонул.

Нефтяники дали Ннамди отпуск, и он помчался домой, пересаживаясь с лодки на лодку, потом с мелкой лодки на утлую лодчонку. Бегом прибежал с пристани и застал мать перед домом – та молилась ангелам и орумо.

Отец сидел один в темноте.

– Ннамди? – чужим голосом прошептал он. – Ты?

– Я, папа.

Отец пошарил вокруг, нащупал острогу, тускло блеснул металл. Отец протянул острогу сыну.

– Скорее. Пока орумо не прознали. Скажешь матери, что я свихнулся и на тебя набросился, скажешь, что выбора не было. Быстрее, Ннамди. Последняя услуга отцу. Эта сказка сложилась плохо – помоги мне ее закончить.

Но Ннамди не мог – ну честное слово, не мог.

– Я куплю лекарства, папа. Я узнаю, как тебя вылечить, и вернусь.

Но не было никаких лекарств, это не лечится, и Ннамди не вернется вовремя. Не успеет никого спасти.

56

На Бонни-айленде танкеры, у которых брюхо размером с лагуну, строились в очередь за сырцом, а отца Ннамди хоронили на церковном дворе. Любимая жена отца рухнула на землю, рыдала, пока не закололо в груди. Ннамди тоже плакал, то и дело выкрикивал:

– Эгберийо!

Тех, кто умирал бездетным, заворачивали в простую циновку и хоронили без прощальных трапез, отсылали в загробную жизнь голодными и одинокими. Нет трагедии горше, чем отправиться в могилу бездетным: без потомков не станешь предком. Никто тебя не вспомнит – теме затеряна меж утроб, ошалело бродит по Деревне Мертвых.

– Я подарила твоему отцу только одно дитя, – сказала мать Ннамди на иджо. – Благодарение Иисусу, этого достаточно. Ему не придется плутать во тьме голодным. – Про Иисуса она, конечно, не сказала – ну какой на иджо Иисус?

Ннамди купил ей холодильник, привез на лодке из Портако, и козу тоже, а в воскресном костюме для отца надобность отпала.

Ннамди пошел в отцовское святилище на опушке. Подмел, сбрызнул пальмовым вином. Назавтра отбыл на Бонни-айленд, но так и не добрался, потому что горела река.

Сырец уже неделю протекал в ручьи за лагуной, на воде застыла нефтяная дымка, легкая и сладкая. Сломанный клапан, замыкание в цепи – река горела много дней, горела, даже когда бригадам удалось перенаправить поток. Пламя подсвечивало изнанку небес, стена дыма растекалась чернилами, занавешивая солнце. Река все горела и горела, а когда догорела, остались только почернелые пни и обугленные мангры. И трупы.

Когда река догорела, наступило затишье – то ли плакали, то ли планы строили. А затем – несколько стремительных атак. По всей Дельте захватывали нефтяные платформы и замерные станции, ловили иностранных рабочих. Один трубопровод треснул под ударом реактивной установки; спасатели напоролись на засаду – за них у нефтяников потребовали выкуп. Когда разнесли другой трубопровод, нефтяники бросили его истекать нефтью.

В Порт-Харкорте вооруженные бандиты, закрыв лица платками, ворвались в бордель, взяли в плен нефтяных рабочих-экспатов. Выпихнули их на улицу и столкнулись с полицейским батальоном; последовала перестрелка, полицейские и террористы вслепую палили в перенаселенных улочках Геенны, местных портовых трущоб.