Стивен Хантер

47-й самурай

Посвящается самураям японского кинематографа, и в первую очередь великому Синобу Хасимото, — с благодарностью, уважением и восхищением.

Макдуф. Сюда, проклятый пес!

У. Шекспир. Макбет (перевод Б. Пастернака)

Глава 1

ОСТРОВ

20-й год эпохи Сёва, второй месяц, 21-й день

21 февраля 1945 года

В доте наступила тишина. С потолка осып'aлась пыль. Устойчивое зловоние горелой серы царило повсюду.

— Господин капитан!

Это был один из рядовых. Такахаси, Сугита, Кандзаки, Асано, Тогава, Фукуяма, Абе, — кто запомнит их имена? Имен так много…

— Господин капитан, обстрел прекратился. Означает ли это, что американцы пойдут в атаку?

— Да, — подтвердил он. — Это означает, что американцы пойдут в атаку.

Офицера звали Хидеки Яно. Он был капитаном, командовал вторым батальоном 145-го пехотного полка, снова вошедшего в состав 109-й дивизии генерала Курибаяси.

В низком доте пахло серой и испражнениями, потому что все солдаты болели дизентерией из-за грязной воды. Дот был совершенно обычным укреплением Императорской армии: низкий бетонный бункер, усиленный стволами дубов, которые спилили несколько месяцев назад в единственной на весь остров дубовой роще. От нее ничего не осталось. Сверху все было заложено мешками с песком. В доте имелись три амбразуры, и за каждой на треноге стоял пулемет Модель 96, возле которого дежурили пулеметчик и двое заряжающих. Каждый пулемет простреливал несколько сотен ярдов безликого пространства черных песчаных дюн, покрытых скудной растительностью. Дот был разделен на три отсека, подобно раковине наутилуса, так что, если один или даже два из них будут уничтожены, оставшийся пулемет сможет вести огонь до самого конца. Повсюду были развешаны копии последнего приказа, присланного из штаба генерала Курибаяси, — документа под названием «Боевая клятва мужества», в котором суммировались обязанности каждого солдата.

«Прежде всего остального мы посвятим себя защите этого острова.Мы будем хватать гранаты, бросаться на вражеские танки и подбивать их.Мы будем проникать в самую гущу врагов и уничтожать их.Каждым залпом мы будем убивать врага, не делая промаха.

Пусть каждый солдат считает своим долгом перед смертью убить десять врагов».

— Господин капитан, мне страшно, — сказал рядовой.

— Мне тоже, — ответил Яно.

Маленькое царство капитана не ограничивалось одним дотом. Справа и слева его обрамляли шесть окопов, в каждом из которых размещалось по пулемету «намбу», пулеметчику, заряжающему и по двое-трое стрелков с винтовками. А еще дальше простирались стрелковые ячейки. В них лежали обреченные с винтовками. У них не было никакой надежды спастись, и они уже считали себя убитыми. И жил каждый из них только для того, чтобы убить тех самых десятерых американцев, прежде чем принести в жертву свою жизнь. Этим беднягам приходилось хуже всего. Никакой снаряд не мог пробить своды дота. Бетон толщиной четыре фута был усилен стальными прутьями. А на открытом месте снаряд из морского орудия, выпущенный одним из подошедших к берегам острова боевых кораблей, мгновенно разрывал человека на куски. При прямом попадании ни у кого не оставалось времени написать предсмертные стихи.

Сейчас, перед лицом атаки, капитан словно зарядился энергией. Он стряхнул с себя долгие месяцы отупляющего бездействия, отчаяния, отвратительной еды, бесконечных хождений в сортир, тревоги. Наконец приближалась минута славы.

Вот только Яно, разумеется, уже не верил в славу. Это все для глупцов. Сам он верил только в долг.

Капитан не умел произносить речи. Но он перебегал от позиции к позиции, убеждаясь в том, что все пулеметы правильно заряжены и наведены, что заряжающие стоят наготове со свежими лентами, что стрелки лежат в окопах, готовые сразиться с блуждающим американским демоном.

— Господин капитан!

Его отвел в сторону молоденький солдат, еще совсем мальчишка.

— Да?

Как его зовут? Яно не мог вспомнить. Но они все отличные ребята, уроженцы Кагосимы, поскольку 145-й полк набирался на острове Кюсю, родине лучших японских солдат.

— Я не боюсь умереть, — быстро заговорил мальчишка, старший рядовой. — Я горю желанием умереть за императора.

— Это наш долг. Мы с тобой — ничто. Наш долг — все.

Но мальчишка заводился все больше:

— Я боюсь огня. Я очень боюсь огня. Если я загорюсь, вы меня застрелите?