Буржуазные шляпа и зонт короля сначала забавляли французов, но вскоре стали вызывать растущее раздражение. Люди знали, что Луи-Филипп на самом деле не таков, как все они, что шляпа и зонтик были своеобразной хитростью, призванной вызвать у людей иллюзию, будто в стране вдруг наступило равноправие. На самом же деле богатство в обществе было распределено крайне неравномерно. Для французов казалось естественным, что их правитель должен быть немного актером. Даже радикал Робеспьер, ненадолго пришедший к власти во время Французской революции за полвека до этих событий, понял это, а уж у Наполеона, снова вернувшего демократическую республику к имперскому режиму, это было в крови. Как только Луи-Филипп сошел со сцены, французы показали, чего им хотелось в действительности: они избрали президентом внучатого племянника Наполеона. Он был почти никому не известен, но они надеялись, что он воссоздаст мощную ауру великого императора и загладит щекотливый прецедент с «королем-буржуа».
У людей власти порой возникает искушение примерить на себя образ человека толпы, постараться создать иллюзию, что они и их подданные или подчиненные — это почти одно и то же. Но те люди, на которых рассчитывают произвести впечатление этим ошибочным жестом, быстро раскусывают хитрость. Они понимают, что не получают при этом никаких преимуществ, все это только притворство, игра в то, что у них как будто бы общая судьба с их правителем. Единственный вариант общности, который может сработать, был найден американским президентом Франклином Рузвельтом. Он заявил, что президент разделяет ценности и идеалы с народом, даже если он в то же время остается патрицием в сердце. Он никогда не притворялся и не пытался стереть дистанцию, отделяющую его от толпы.
Лидеры, пытающиеся уничтожить дистанцию с помощью фальшивого дружелюбия, фамильярности, теряют способность вызывать преданность, страх или любовь. Взамен они получают презрение. Подобно Луи-Филиппу, они слишком невдохновляющи, так что не заслуживают даже гильотины, — лучше всего для них просто исчезнуть в ночи, словно их и не было никогда.
Когда Христофор Колумб искал средства для осуществления своих легендарных морских путешествий, многие из тех, кто его окружал, считали его потомком итальянского аристократического рода. Это заблуждение было закреплено в биографии, написанной после смерти великого исследователя его сыном. В ней говорится, что род Колумба восходит к графу Коломбо ди Кастель ди Куккаро и Монтферрат. Сам Коломбо, говорилось там, является потомком легендарного древнеримского полководца Колониуса, а двое из его двоюродных братьев предположительно были прямыми потомками императора Константинопольского. Поистине славное родство. Вот только оно не что иное, как смелая фантазия: на самом деле Колумб был сыном Доменико Коломбо, простого ткача, который открыл винный погребок, когда Христофор был юношей, а позднее зарабатывал на жизнь продажей сыра.
Колумб сам создал миф о своем благородном происхождении, потому что с юных лет ощущал, что его предназначение — великие дела, и потому что ему была присуща врожденная царственность. Устав от небогатой событиями жизни купца на торговом корабле, генуэзец Колумб переселился в Лиссабон. Воспользовавшись сочиненной историей о своем знатном положении, он женился, войдя в высокородное лиссабонское семейство, имевшее связи в высшем обществе и даже королевском доме Португалии.
С помощью родителей жены Колумб получил аудиенцию короля Жуана II и обратился к нему с просьбой финансировать плавание на запад, целью которого были поиски более короткого пути в Азию. Колумб пообещал, что все совершенные им открытия будут сделаны во славу короля и получат его имя. Для себя Колумб хотел получить ряд привилегий: титул Великого адмирала морей и океанов, звание вице-короля любой страны, которую ему случится открыть; десять процентов от будущей торговли с этими странами. Все эти привилегии должны были наследоваться и не иметь ограничения во времени. Колумб обратился с такими запросами, невзирая на то что в недавнем прошлом был всего-навсего купцом, почти ничего не знал о навигации, не умел обращаться с квадрантом и никогда не командовал людьми. Короче говоря, у него абсолютно не было квалификации для того, чтобы выполнить задуманное. Кроме того, его петиция была написана в самом общем виде, содержала только расплывчатые планы, детали же вовсе не были проработаны.