50 книг с моей полки

Правда, в поэзии Шаламова

(«Колымские тетради (1937–1956)»[264] В. Шаламов)

Я уже писал о прозе В. Т. Шаламова и его месте в русской литературе относительно Солженицына. В данной рецензии я хочу совершить касание корпуса поэтического наследия Шаламова, а именно его сборника стихотворений «Колымские тетради» (1937–1956). Ведь к Шаламову относятся в основном как к прозаику, хотя свои первые поэтические пробы он начал еще в школе, в возрасте семи лет. Он писал стихи всегда, но не в лагере, потому что писать в лагере не представлялось возможным. Лишь фельдшерские курсы, которые спасли ему жизнь, вновь подарили ему возможность писать, только там его закоченевшая душа, сознание и тело немного «оттаяли». С самых первых строк Шаламов дает понять читателю, какой пробы его стихи, в каких условиях они были написаны и какой ценой.

«Пещерной пылью, синей плесеньюМои испачканы стихи»[265]

Стихи Шаламова – уникальны. Он прошел ГУЛАГ, в общей сложности, провел в заключение девятнадцать лет. Такой жизненный опыт не мог не оказать влияние на творчество и личность писателя и поэта. Его стихи своеобразны, лишены романтизма и аллюзий, символизм заменяется наблюдением и пониманием природы (которое в свою очередь сформировалось у Шаламова в результате его многолетнего пребывания среди тайги и условий крайнего севера). Его природа – она не для человека – это истинная природа «в-себе», которую он пытался изобличить в слова не для понимания человека, а для создания ее собственного бытия. Которое она осуществляет непосредственно в строках его стихотворений.

«Может, нет ни городов,Ни садов зеленыхИ жива лишь сила льдовИ морей соленых»[266]

Для поэта нет другого мира в данных условиях, возможно там, на материке уже ничего нет. А если даже и есть, то сам Шаламов, его герой, возможно, никогда его больше не увидит.

«Бог был еще ребенком, и украдкойОт взрослых Он выдумал тайгу:Он рисовал ее в своей тетрадке,Чертил пером деревья на снегу […]И надоевшее таежное твореньеНебрежно снегом закидав,Ушел варить лимонное вареньеВ приморских расписных садах.Он был жесток, как все жестоки дети:Нам жить велел на этом детском свете»[267]

Шаламов здесь и сейчас, измученный морозом, голодный, истощенный, он, который совершенно не знает, увидит ли он день завтрашний.

«И я стонал в клещах мороза,Что ногти с мясом вырвал мне,Рукой обламывал я слезы,И это было не во сне»[268]

Или

«Кому-то нынче день погожий,Кому – томящая жара,А я, наверно, промороженТайгой до самого нутра»[269]«Я видел все: песок и снег,

Пургу и зной.Что может вынесть человек —Все пережито мной»[270]

Герой Шаламова – это он сам. Человек, который видел ледяной карцер, смерть и страдания, прочувствовал на самом себе голод и боль. Для меня остается загадкой, как пройдя сквозь ад, можно сохранить в себе человека и не погубить творческий потенциал. Ведь он сам пишет:

«Он сменит без людей, без книг,Одной природе веря,Свой человеческий языкНа междометья зверя»[271]

Как не стать зверем, не потерять в себе человеческое, в таких страшных условиях, которые совершенно не совместимы с жизнью. Не зря Шаламов писал о том, что человек – это самое сильное животное, даже лошади в условиях крайнего севера могли погибнуть всего в течение двух недель.

Несмотря на то, что в его стихах так много боли, именно личной, которую читатель пропускает через себя.

«Я хотел бы так немного!

Я хотел бы быть обрубком,Человеческим обрубком…Отмороженные руки,Отмороженные ноги…Жить бы стало очень смелоУкороченное тело.Я б собрал слюну во рту,Я бы плюнул в красоту,В омерзительную рожу.На ее подобье БожьеНе молился б человек, помнящий лицо калек…»[272]