Комната, как я полагаю, предназначалась для инструментов. Она была достаточно большой для койки, которая всегда была опрятной, старого стула Морриса и дряхлого офисного стола. Стены были частью гаража, на них темными пятнами выделялись газеты, поклеенные, чтобы не пропускать сквозняки. Стояла маленькая круглая керосиновая плита, которую мы иногда использовали в нашем летнем домике в Лагуне. Мутное окно и хороший теплый запах. Мягкий верхний свет. Полка с книгами – но что это были за книги, я так никогда и не узнала. С потолочных балок свисали, медленно вращаясь, полусухие пучки табачных листьев, которые Чарльз какими-то странными путями получил из Кентукки.
Он высушивал их и каждую ночь измельчал самые хрупкие листья на ладонь, чтобы приготовить смесь для трубки. Он тянулся, отрывал лист, а затем садился в свое старое кресло и говорил с нами, моей сестрой Энн, новенькой Норой и мной, пока не приходило время выдыхать более ароматные клубы дыма.
Эссеистка не использует здесь сложных метафор или простых каламбуров. Ее игра заключается в создании созвездия точных слов и образов, которые переносят нас из настоящего в маленькую комнату из давнего прошлого.
Сдержанность Фишер резко контрастирует с галлюцинаторной игрой слов в романе Act of the Damned («Закон проклятых») Антониу Лобу Антунеша:
В восемь утра во вторую среду сентября 1975 года будильник вырвал меня из сна, как портовый кран на причале, поднимающий облепленный водорослями автомобиль, не умевший плавать. Я оторвался от простыни, ночь стекала с моей пижамы и ног, когда железные ступни ставили мой пронизанный артритом труп на ковер рядом с туфлями, полными вчерашнего запаха. Я втирал кулаки в разбитые глаза и чувствовал, как из их уголков падают лохмотья ржавчины. Ана, как труп в морге, лежала завернутой в одеяло на дальнем краю кровати, виднелась только ее взлохмаченная голова. Жуткий клочок кожи с мертвой пятки упал с матраса. Я пошел в ванную, чтобы почистить зубы, и бессердечное зеркало показало мне ущерб, нанесенный годами, как в заброшенной часовне.
Даже тем, кто предпочитает более простой стиль, необходимо порой плавание в сюрреалистическом море языка – хотя бы для того, чтобы очистить себя от довольства своим словом.
Все мы как читатели обладаем словарным запасом величиной с озеро, но черпаем из словарного запаса писателя размером с пруд. Хорошая новость состоит в том, что процесс поиска и впитывания всегда увеличивает число используемых слов. Писатель видит, слышит и записывает. Умение видеть ведет к обогащению языка.
«Писатель должен уметь чувствовать слова глубоко, каждое в отдельности, – говорит Дональд Холл в работе “Как писать хорошо”. – Он также должен уметь мысленно отступить назад и увидеть цельное предложение. Но он начинает с отдельного слова». Холл приводит в пример писателей, которые «самобытны, будто бы видят нечто впервые; и при этом они передают свое в
1. Прочитайте несколько статей из сегодняшней газеты. Обведите любые неожиданные слова, особенно те, которые вы не привыкли видеть в новостях.