Семейная жизнь казалась Фриде пройденным этапом. Ей надоели ревность и измены мужа. Она целиком отдалась творчеству и напряженно работала, готовясь к своей первой выставке, которая состоялась в Нью-Йорке в ноябре 1938 г. В галерее Джульен-Леви было экспонировано 25 картин: «Несмотря на мое недомогание, настроение было прекрасным, меня охватило редкое ощущение свободы от того, что я вдруг оказалась далеко от Диего. Мне захотелось сбросить с себя его эмоциональное давление, испробовать свои чары и самоутвердиться. Я, наверно, казалась всем распущенной. Ничуть не смущаясь, переходила от одного мужчины к другому. В тот вечер, когда открылась выставка, я была крайне возбуждена. Разоделась в пух и прах, и это произвело фурор. В галерее было полно народу. Люди проталкивались к моим картинам, которые, видимо, потрясли их. Это был полный успех…» Половина работ Кало была продана.
Воспрянув духом, она отправилась во Францию, где «отец сюрреализма» Андре Бретон организовал выставку «Вся Мексика». Он представил не только работы Фриды, но и предметы индейских культов и народных промыслов. Экспозиция коммерческого успеха не имела (правда, одну картину Кало купил Лувр), но ее искусство и она сама стали сенсацией пресыщенного искусством Парижа. Уникальность и загадочность мексиканки оставили глубокий след в памяти богемы. А потрясенный Пабло Пикассо признался Ривере в письме: «…Ни ты, дорогой Диего, ни я не умеем рисовать лица так, как Фрида Кало».
В то время художница согласилась на развод с мужем, но продолжала мучительно его любить: «Никто никогда не поймет, как я люблю Диего. Я хочу только одного: чтобы никто не ранил его и не беспокоил, не лишал энергии, которая необходима ему, чтобы жить. Жить так, как ему нравится… Если бы я обладала здоровьем, я хотела бы целиком отдать его Диего…»
Чтобы заглушить боль разлуки, Фрида работала как никогда. Зимой 1939–1940 гг. она написала «Автопортрет с обезьянкой», «Автопортрет с короткой стрижкой», «Автопортрет из шипов и колибри». Она чувствовала себя одинокой, хотя от недостатка внимания мужчин никогда не страдала. Не были равнодушны к ней и женщины. Свои похождения она, тем не менее, тщательно скрывала от Диего, хорошо зная о его ревности.
Супруги не всегда могли быть вместе, но никогда – врозь. В конце 1939 г. они развелись, а в декабре 1941 г. вновь поженились, чтобы уже не расставаться. Впервые Кало выдвинула ряд условий: никакой ревности и измен, терпимость, материальная независимость. «Я так счастлив был вернуть Фриду, что согласился на все», – вспоминал Ривера. Они снова были вместе «и уже навсегда, без ссор, без всего плохого – только для того, чтобы сильно любить друг друга».
Жизнь женщины обрела устойчивость, мучительная любовная зависимость от Диего переросла в спокойное чувство. Фрида продолжала рисовать, а с 1942 г. совместно с мужем начала преподавать в школе искусств «Эсмеральда». Здоровье все чаще и чаще подводило ее. Корсеты – гипсовые, кожаные, стальные (некоторые весили до 20 кг) – только поддерживали ее многострадальное тело, но боль не отступала. В 1945 г. операция на позвоночнике в Нью-Йорке, через год – в Мехико, и запредельная боль, которую снимали только сильные дозы морфия, да и тот она плохо переносила. Ее работы этого периода полны муки, красоты и символики: в картине «Сломанная колонна» обнаженная Фрида плачет, ее тело, стянутое металлическим корсетом, рассечено, открывая вместо позвоночника сломанную античную колонну.
Все чаще Кало беспокоят мысли о смерти. Физические силы на исходе и духовные тоже иногда не выдерживают. С 1950 по 1951 гг. она перенесла семь операций на позвоночнике (всего за жизнь – 32), совершила несколько попыток самоубийства, а однажды, доведенная до отчаяния, чуть не сожгла себя заживо. По первому зову сиделки Диего срывался с работы и несся в «голубой дом», в крохотную спаленку, где на потолке порхали большие яркие нарисованные бабочки, чтобы успокоить, приласкать, влить силы в дорогую ему женщину. «Мой крылатый Диего, моя тысячелетняя любовь», – шептала Фрида, забываясь в беспокойном сне.
В 1953 г. произошла очередная трагедия: из-за начавшейся гангрены Кало ампутировали правую ногу, и, словно в утешение художнице, вслед за этим в Мехико открылась ее первая ретроспективная выставка. Публика нервничала, теряясь в догадках, сможет ли Фрида найти в себе силы посетить экспозицию. Сирена «скорой помощи» и рев мотоциклетного эскорта возвестили о прибытии Кало. На носилках ее внесли в зал галереи и уложили на кровать. Вокруг были ее картины. Десятки Фрид с серьезными, скорбными лицами, без улыбок смотрели на свою создательницу. Она, красиво одетая, с уложенными волосами, лежала на спине и пыталась смеяться, радоваться окружившим ее людям. Лицо сводили судороги от боли, но Фрида была счастлива: рядом картины и Диего – вся ее жизнь. Больше ей ничего не было нужно, она до дна испила радость, любовь, счастье и боль, отмерянные ей судьбой.