6 мая 2009 года

Повар был наказан на Болотной площади; широкий в плечах, толстопузый, с огромными рыжими бакенбардами, одет он был щегольски в сюртук из тонкого сукна, в пуховой шляпе и при часах. Он шел на место казни пешком, бодро и беззаботно, как бы предполагая, что никто не осмелится дотронуться до его французской спины. Но когда палач расписал его жирную спину увесистою плетью, тогда франт француз не только встать с земли, но не мог даже шевельнуться ни одним членом, и его должны были, как борова, взвалить на телегу. Народ, издеваясь над ним, со смехом кричал: «Что, мусью? Видно, русский соус кислее французского? Не по вкусу пришелся; набил оскомину!»

На рынках и площадях продавались лубочного оттиска карикатуры на французскую армию, с разными аллегориями и шуточными текстами.

На одной изображался ратник — мужик с бородой, наступивший ногой на живот лежащему навзничь французу и, замахнувшись ружейным прикладом, говорил: «Мусью! Вот тебе раз, а другой бабушка даст, что, брат, видно, от чужого пива отворачиваешь рыло?»

На другой картинке представлен казак с длинной пикой, на которой, как вяленые яблоки на лучине, нанизаны французы, с надписью: «Французы тонки, бока у них звонки и легки, как пух. В семидесяти двух — один поганый дух».

На третьей несколько баб в кичках и сарафанах били башмаками неприятелей, приговаривая: «Хранцуз! Зачем тебя черт занес на Русь? Заморский гусь, сидел бы, дурак, дома, от скуки глодал бы свои кости, и незваный, не ходил бы в гости».

На четвертой мужик с вилами, поражая лежащего неприятеля, приговаривал: «Жалко тебя, камрад, вижу, ты и сам не рад; хотел взять сена клок, впустили вилы в бок».

Простой народ, любуясь на замысловатость русского размашистого воображения, в большом количестве раскупал подобные картинки.

Быстрое вторжение неприятеля в Россию своими последствиями сходствовало с огнедышащим вулканом, извергавшим все сокрушающую лаву. Жители столицы, узнав о приближении неприятеля к Смоленску, впали в отчаянное уныние; всюду только и говорили: «Видно, дело плохо; наша армия отступает, а неприятель по пятам идет в сердце России».

Среди всеобщего страха вдруг разнеслась радостная весть, что Государь по Смоленскому тракту прибудет в Москву. Народ, как бы воспрянув от сна, одушевился бодростью. Утром Ивановский большой колокол возблаговестил жителям о прибытии Государя в Москву. Народ гурьбами повалил в Кремль к Красному крыльцу, и я протеснился туда же, желая взглянуть на Помазанника Божия.

В день прибытия Государя в Москву, во время обеда в Кремлевском дворце, Император, заметив собравшийся народ, с дворцового парапета смотревший в растворенные окна на царскую трапезу, встал из-за стола, приказал камер-лакеям принести несколько корзин фруктов и своими руками с благосклонностью начал их раздавать народу. Счастливцы, получившие от Монарха неожиданную, великую милость, в восторге неся на открытых головах полученные фрукты, со слезами радости рассказывали всем встретившимся: «Сам Батюшка-Государь пожаловал собственными своими ручками».

По мере приближения неприятеля Москва принимала воинственный вид; тихая, безмятежная столица сделалась сборищем военных: в ней формировались ополчения и два конных полка из охотников всех сословий, исключая крепостных людей: первый гусарский полк формировался графом Салтыковым, второй казацкий графом Мамоновым.

Горестные известия о приближении к Москве неприятеля умножили страх жителей и побуждали многих следить за ходом военных действий. С раннего утра собирались толпы народа на Никольскую улицу дожидаться раздачи объявлений. Преимущественно в этом отличались купцы: они платили деньги тем, кто первый доставлял им объявления, эта каста охотников походила на шпионов, они денно и нощно находились во всех сборищах, вмешивались в толпу, в особенности между военными; вслушивались в их речи, ловили каждое слово, относящееся к военным действиям, хотя бы оно вовсе не объясняло ничего положительного; и тотчас разглашали всякий слышанный вздор.

После Бородинской битвы, когда денщики, по приказанию своих офицеров, являлись в Москву для закупки разных вещей, они тотчас были окружаемы охотниками-политиками, заводившими разговор о военных действиях. Денщики божились и клялись, что они, как нефрунтовики, никогда не видали ни одного сражения, а потому ничего не могут сказать, при том объясняя, что их обязанность и служба состоит в том, чтобы чистить сапоги и платье для офицеров, сонливых будить, чтобы не опоздали в наряд, находиться во время сражения в обозе и беречь офицерское имущество, греть воду для чая и готовить кушанье из небывалой провизии. Ho охотники до новостей, не отставая от денщиков, сулили им чай, водку и деньги; денщики, видя доброхотных дателей, пускались в импровизации и врали очертя голову, что на ум взбродило. Политики, принимая их россказни за истину, передавали вести другим со своими прибавлениями, — отчего в столице в разных местах носились самые нелепые слухи.