7 побед Берии. Во славу СССР!

Параллели можно продолжить, но стоит ли?

Глава 7. 1947–1952. Памятник на века: «высотки» над Москвой

В НАЧАЛЕ 1943 года Лазарь Каганович, выполняя поручение Сталина, был ещё в Тбилиси и писал оттуда дочери Майе — по профессии архитектору:

«Дорогая и любимая Маюся!

Спасибо тебе за. подробное описание чествования Жолтовского. Несмотря на его некоторые странности, он безусловно заслужил орден и чествование юбилея. Хотел я было ему написать, да не та обстановка.»

Ивану Владимировичу Жолтовскому 28 ноября 1942 года исполнилось 75 лет — он родился в 1867 году. Звание академика архитектуры получил в 1909 году и мог бы, уехав после революции в Европу, в отличие от столбовых «графьёв» и князей не половым в ресторане «а-ля рюсс» прозябать, а неплохо зарабатывать своим ремеслом не только на хлеб с маслом, но и на чёрную икру «а-ля рюсс».

Однако Жолтовский остался с народом и свои лучшие проекты реализовал уже в советский период творчества.

Чтобы было понятнее дальнейшее, сразу напомню читателю также о том, какое место в русской и советской архитектуре занимал Алексей Щусев (1873–1949), четырежды лауреат Сталинской премии. До революции он успел построить Казанский вокзал в Москве, с 1913 года преподавал в Строгановском художественно-промышленном училище. В советской России Щусев стал известен также проектом Мавзолея В.И. Ленина, зданием НКВД на площади Дзержинского, станцией Московского метро «Комсомольская-кольцевая».

Так вот, далее Каганович писал:

«Что Щусев допустил некоторые оговорки (имеется в виду речь Щусева на юбилее Жолтовского. — С.К.

), это вполне естественно, потому что кроме элемента ревности здесь есть принципиальные расхождения. Жолтовский до фанатичности последователь классики, Щусев же эклектик, он берет у всех понемногу, но больше всего он барокканец. Должен, однако, сказать, что построенное Щусевым здание ИМЭЛ (Тбилисского филиала Института Маркса — Энгельса — Ленина. — С.К.), за которое он получил Сталинскую премию, замечательно и внешне, и внутренне, видно, что Щусев перестраивается. Он дал на 5 этажей мощные гранитные колонны, а внутри замечательное расположение и оформление — богато (мрамор) и скромно. Но как ни странно (жирный курсив мой. — С.К.), в этом здании видно влияние Жолтовского и его последовательности. Щусев, конечно, это делал не сознательно, но он человек деловой и практичный; когда он убедился, что Советская (с большой буквы у Кагановича. — С.К.) архитектура не отказывается от лучших элементов старого наследства и что классические формы применяются к жизни, применил и он свои недюжинные способности.»

К слову — каков Лазарь Каганович! От нынешних «демократов» ему достаётся хотя и меньше, чем «извергу» и «палачу» Берии, но тоже, как говорится, получает по полной программе: «невежда», «сатрап», да нередко — и «палач». Но дай бог подобного «невежества» нынешним обитателям кремлёвских стен, во время оно знавших «железных» сталинских наркомов.

Вспомнил же я о письме Кагановича постольку, поскольку просматривается здесь любопытный поворот сюжета.

Каганович постоянно, всю жизнь, занимался самообразованием и был человеком глубоких мыслей и точного взгляда. Поэтому он необычность для «традиционного» Щусева архитектурных решений, принятых в здании Тбилисского филиала ИМЭЛ, уловил, но усмотрел в том влияние Жолтовского.

Но — Жолтовского ли?

Как, надеюсь, читатель помнит, реконструкция Тбилиси проводилась при активном участии в ней первого секретаря ЦК Компартии Грузии, и стиль Берии в новом облике грузинской столицы проявился ярко и вполне определённо. Так мог ли Берия обойти стороной такой важный элемент архитектурного обновления Тбилиси, как здание ИМЭЛ?

Не думаю.

При этом, как подметил Каганович, Щусев был, с одной стороны, эклектик, а с другой стороны, как подметил всё тот же Каганович, — человек деловой и практичный. А кроме того, в отношении Жолтовского Щусев был ревнив настолько, что даже на юбилее не смог удержаться от вежливых шпилек в адрес юбиляра.

Нет, не похоже, что Щусев так уж и испытал, работая в Тбилиси, влияние Жолтовского — они были каждый сам себе голова.

А вот к мнению Берии Щусев не мог не прислушаться хотя бы потому, что Берия был, как-никак, заказчиком.

Конечно, если бы Берия, подобно Агафье Тихоновне из гоголевской «Женитьбы», возжелал иметь здание в стиле Ле Корбюзье, но с чередованием по фасаду колонн всех классических ордеров — и коринфских, и ионических, и дорических, а портик предложил «изобразить в лучшем виде» в стиле ампир или рококо, то вряд ли Щусев к таким пожеланиям прислушался бы.

Но Берия был архитектором и вкус имел — об этом мы можем судить не только по Тбилиси, но и по тому, как строились с самого начала закрытые «атомные» города, к генпланам и застройке которых Берия равнодушным быть тоже не мог никак. Поэтому предположение, что Берия мог конструктивно влиять даже на такого крупного и самолюбивого архитектора, как Щусев, не будет недопустимым.