— Но разве не известно вам, — возразил фра Брутто, — что этот человек бродит повсюду, утверждая, что спасение — в чистоте и смирении сердечном, что каждый может и сам уразуметь писание, что у епископов надо отнять все блага мирские, чтоб они вновь стали нищими духом и телом, как в те времена, когда Симон Петр владел лишь своей лодкой
[471]и кольцом? Подобными речами братец Жан тяжко оскорбляет unam sanctam [472]и единого главу ее, ибо есть лишь один папа, хоть их сейчас двое.— Ладно, — ответил господин епископ, — пусть этого братца Жана посадят в тюрьму и чтоб я больше о нем не слышал. Мне пора на охоту.
Стража епископа тут же отправилась разыскивать братца Жана. Его нашли у колодца; он сидел на каменной закраине и разговаривал с Мантеллой, которая слушала его, присев на корточки прямо на пыльной дороге. Он говорил ей:
— Смири и очисти сердце свое, и будешь спасена!
Не успел он вымолвить эти слова, как стража схватила его и, связав ему руки, отвела в тюрьму господина епископа. Его посадили в темницу, сводчатые ворота которой выходили на площадь святого Георгия. Они никогда не запирались, и под ними, около столба, на котором висел ключ от темницы, безотлучно находился священник. На головке ключа, чтобы внушать к нему почтение, был вырезан герб господина епископа.
Братец Жан просидел в тюрьме всю страстную неделю. В городе говорили, что он пробудет там в ожидании суда еще неделю, после чего, как предполагалось, его на глазах всего народа сожгут на костре, но из милости предварительно удавят.
В ночь со страстной субботы на светлое воскресенье, когда празднество горестное сменяется празднеством радостным, сторожить узника пришлось юному священнику по имени Каликст. Он был очень благочестив, но те, у кого он обучался богословию, считали его человеком дерзостным, ибо он был склонен верить, что всякое дело, совершаемое из любви к господу, есть благо. Его упрекали также в том, что он слишком редко называет вторым Валаамом лжепапу, отлучившего от церкви господина епископа Рабана Лингельбахского. Фра Брутто приставил Каликста к воротам в страстную субботу после всенощной, чтобы остальные священники могли на свободе отпраздновать пасху; он сослался на то, что Каликст самый молодой из всех священников в городе. Действительно, Каликст не достиг еще возраста, когда годы начинаются с цифры 2, и лицо его хранило выражение невинности, которой цвели щеки того, чья голова покоилась на груди учителя
[473].С наступлением ночи Каликст уселся на подворотную тумбу; над ним горел смоляной факел, воткнутый в каменное кольцо на стене. И вот, вытащив из-под рясы книгу, он стал вслух читать повествование о преславной пасхе:
— «На третий день после пятницы Мария Магдалина, и Мария Иаковлева, и Мария Саломея вышли на рассвете из Иерусалима, взявши с собой благовония и ароматы, и отправились туда, где был погребен Иисус. При восходе солнца они пришли ко гробу и стали говорить между собой: „Кто отвалит нам камень от двери гроба?“
Но они нашли камень отваленным и, вошедши, не нашли тела и увидели одни пелены, лежащие там, и плат, который был на голове Иисуса, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. И женщины подумали, что тело украли, ибо они еще не знали, что Иисусу надлежало воскреснуть из мертвых.
А Магдалина стояла поодаль и плакала. И когда плакала, наклонилась во гроб и видит двух ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: „Жена, что ты плачешь?“ Она говорит им: „Унесли господа моего, и не знаю, где положили его“. Сказавши это, обратилась назад и увидела Иисуса, стоящего в саду. Он воскрес на рассвете в первый день недели и восхотел, чтобы Магдалина первая увидела его. Но она не узнала, что это Иисус: он стоял в саду, и она подумала, что это садовник. Иисус говорит ей: „Жена, что ты плачешь? Кого ищешь?“ Она же говорит ему: „Если ты вынес его, скажи мне, где ты положил его, и я возьму его“. Иисус говорит ей: „Мария!“ Тогда она узнала его и говорит: „Учитель!“ И он сказал ей: „Не прикасайся ко мне“. И послал ее к братьям своим сказать, что он воскрес.
Она побежала и возвестила ученикам, что Иисус жив и что она видела его. Но они не поверили ей».
Кончив читать, Каликст обернулся и увидел женщину, которая стояла на коленях в сточной канаве, протекавшей мимо ворот и наполненной нечистотами. Он узнал Мантеллу, потому что ему случалось подавать ей милостыню.
Ему было известно что она дурная женщина, но он жалел ее. Видя, что она по-прежнему стоит на коленях в грязи, он подумал, что Мантелла пьяна, и сказал:
— Мантелла, ступай домой, запрись и никого не впускай, — и господь, быть может, посетит тебя в день славы своей, когда он восхотел, чтобы Магдалина первой увидела его.
Но женщина не двинулась в места и спросила:
— Каликст, верно ли, что сегодняшний праздник — первый меж праздниками?
— Воистину так, — ответил Каликст. Тогда женщина сказала:
— Каликст, как должно называть этот несравненный праздник, если то, что ты прочитал, — правда?