7том. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

«Один из наиболее просвещенных и гуманных Ваших братьев сообщил мне новость, которую я заставил его подтвердить под клятвою, а именно, что Вам вернули незаконно отобранные у Вас книги, усладу Ваших дней, и что Вы вновь обрели свободу и покой».

Гильом Бюде не ошибался. Оба францисканца находились вне опасности. Положение Рабле значительно улучшилось: брат Франсуа получил от папы Климента VII разрешение перейти в бенедиктинский орден и поступить иеромонахом в Майезейское аббатство с правом пользования его доходами. Эти льготы все же не удовлетворили Рабле, из которого, между прочим, если бы не «нечистая сила», возможно, вышел бы примерный монах: дело в том, что он терпеть не мог колокольного звона и не любил прерывать свои занятия ради хождения к утрене. И он повел бродячий образ жизни, служа в церкви от случая к случаю.

Епископ Майезейский смотрел сквозь пальцы на те вольности, какие позволял себе Рабле; он знал брата Франсуа еще по Бометской обители и считал его человеком выдающимся.

Жофруа д'Этисак — юный прелат, который в 1518 году, когда ему еще не исполнилось двадцати пяти лет, в виде особого исключения был посвящен в епископы, — вел в Майезе красивую и привольную жизнь феодала. Майезе стоит среди вандейских болот, на высоком берегу одного из тех двух рукавов, что образует Олиза, приток Ньортской Севры. Там возвышалось старинное аббатство, возведенное в ранг епископства папой Иоанном XXII. Жофруа д'Этисак, любивший, как все феодальные сеньоры эпохи Возрождения, окружать себя роскошью, украсил заново отстроенную монастырскую церковь порталом, являвшим собою чудо новой архитектуры, а кельи превратил в дворец итальянского стиля, с широкими изящными лестницами и с прелестным внутренним двориком, где сверкал на солнце фонтан. Вокруг своих дивных палат Жофруа д'Этисак разбил сады, полные цветов и редкостных растений. Обосновавшись в Лигюже, — быть может, в той самой круглой башне, где и сейчас еще показывают его комнату, — Рабле завязал знакомства с местными учеными. Особенно подружился он со своим земляком, пуатьерским прокурором Жаном Буше, автором «Аквитанских летописей» и множества других прозаических и стихотворных произведений. Говорят, что Лигюже славился хорошими фруктами и хорошими винами, а главное — хорошими книгами и учеными беседами. Рабле хвалил местное вино. Быть может, он делал это из любезности. Я лично подозреваю, что Франсуа ничего не понимал в винах. Слово «бутылка» не сходит у него с языка, но не бутылка, а книга была спутницей его дней, и упивался он лишь мудростью и благими мыслями.

Жофруа д'Этисак любил гуманистов и не питал ненависти к деятелям Реформации. В то время во Франции многие епископы и кардиналы покровительствовали ученым и поощряли распространение светской и духовной литературы. Двор до 1524 года тоже благожелательно относился к нововведениям. У Реформации, зародившейся во Франции еще до Лютера, не было лучших друзей, чем кроткая и набожная сестра короля Маргарита Ангулемская

[508], герцогиня Алансонская, впоследствии — королева Наваррская. Сам король сочувствовал этому движению. Французские короли вечно враждовали с панами, и, конечно, Франциск I до конца продолжал бы оказывать покровительство деятелям Реформации, если б не необходимость обратиться за поддержкой к Ватикану в борьбе против Карла V [509]

и сторонников Империи.

Сорбонна, монашество и простонародье, напротив, крепко держались за старинные обычаи и за старую веру. Дальше мы увидим, с каким пылом, с какой горячностью отстаивал их и защищал мелкий городской люд. Таким образом, нет ничего удивительного, что к брату Франсуа, бывшему на подозрении у фонтенейских монахов, прекрасно относился епископ Майезейский. Брат Франсуа был человек на редкость любознательный. Мы знаем от него самого, что в Лигюже, в своей маленькой комнатке, он работал в постели. И это отнюдь не изнеженность: просто его комната не отапливалась. В то время люди защищались от холода лишь при помощи пологов и каминных заслонок. Франсуа Рабле приобрел столь обширные познания, что им дивились образованнейшие из его современников. Он был философом, богословом, математиком, юристом, музыкантом, астрономом, художником, стихотворцем. В этом отношении он стоит наравне с Эразмом и Бюде. Но необыкновенным, во всяком случае исключительно редким для своего времени явлением делает Рабле то, что его ученость питалась не только книгами, но и непосредственными наблюдениями; это была ученость не буквоеда, а мыслителя; за словами он видел предметы, видел живую жизнь.