Виктория Платова

8–9–8

Все персонажи являются плодом воображения автора, возможное сходство с реально существующими людьми остается лить сходством, не более. Все события, описанные в романе, — вымышлены, все диалоги — придуманы, география и топография — неточны, и единственное, за что может поручиться автор, — истинность переживаний героев.

CARRER DE FERRAN:

ЧЕТНАЯ СТОРОНА УЛИЦЫ

* * *

…От малоформатных художественных альбомов типа «1000 татуировок», или «1000 блюд восточной кухни», или «1000 ликов утерянной индейской цивилизации» нет никакого проку.

Во всяком случае, за последний год Габриель не продал ни одного.

Альбомы размером побольше, в твердом переплете и с суперобложкой чуть более перспективны, что, несомненно, сказывается на продажах:

«Жизнеописание Гауди» — два экземпляра, «Эдит Пиаф в картинках и фотографиях» — еще два, «Мир гейзеров» — три, «Драконоведение» — тринадцать, хотя давно известно, что драконов в природе не существует. Габриель хорошо помнит всех тех, кто купил в его магазинчике Гауди, Пиаф, гейзерные вакханалии и драконовы манускрипты: десять мужчин, девять женщин и один ребенок, все — с бледными лицами праздных мечтателей; все — с зелеными глазами записных неудачников, все — с безвольными ртами брошенных любовников (к ребенку это, конечно, не относится).

В родном Городе Габриеля редко встретишь бледные лица, зеленые глаза и безвольные рты, вот он и запомнил. Что касается ребенка (мальчика) — на вид ему было не больше десяти. И в магазин он зашел без спутников. «Уж не потерялся ли малыш?» — подумал тогда Габриель.

Потерявшимся малыш не выглядел.

И уроженцем родного Города Габриеля — тоже. Слишком он был светлокожим, слишком зеленоглазым, а впрочем… В мире произошло так много изменений, огромные человеческие массы перемещаются по нему совершенно свободно и оседают, где им заблагорассудится, — подобно песку, дождю или вулканическому пеплу. Не исключено, что малыш живет здесь, на соседней улице, а может, в нескольких кварталах от книжного магазинчика Габриеля.

— Привет, — сказал Габриель мальчику.

— Привет, — ответил мальчик на родном языке Габриеля — испанском.

— Любишь книжки? Идем, я покажу тебе полку с отличными детскими книжками. Ты можешь их полистать, посмотреть картинки… Ты можешь выбрать, что захочешь.

Малыш и с места не сдвинулся. Да и понимает ли он испанский? Вдруг Габриель ошибся, ведь произнесенное без всякого акцента «Ноlа!» ровным счетом ничего не значит: многочисленные туристы, которыми кишмя кишит родной Город Габриеля, плавают в «Ноlа!» как рыба в воде, это — первейшее слово, основа основ.

Самое время спросить мальчишку о сопровождающих: негоже, чтобы чье-то десятилетнее сокровище шлялось без присмотра. Чтобы белоснежная, наглаженная (а может, просто новая) футболка шлялась без присмотра. И такие же чистенькие шорты из легкой джинсовки, и безупречные светлые кроссовки с торчащими из них безупречными носками.

Фисташковый. Цвет носков можно определить как фисташковый. Когда Габриелю было столько же лет, сколько этому мальчугану, он с ума сходил по фисташковому мороженому. Он с радостью заменил бы фисташковым мороженым всю остальную, гораздо менее привлекательную, а временами — откровенно скучную еду. О чем мечтал тогда Габриель?

О том, чтобы стать мороженщиком.

На худой конец — пингвином, тюленем или белым медведем, живущими на очень далеком, почти мифическом Cевере, где доступ к ослепительно-прохладному фисташковому мороженому совершенно неограничен. «Все это враки, — убеждала маленького Габриеля сводная сестра Мария-Христина, — всем известно, что пингвины, тюлени и белые медведи питаются сырой рыбой, а вовсе не мороженым, а тот, кто думает иначе, — самый настоящий дурачок». Хотя, помнится, Мария-Христина употребила совсем другое слово:

недоумок.

Мария-Христина не имела обыкновения церемониться с Габриелем. Ни когда они были детьми, ни позже, когда они выросли и стали тем, кем стали: Габриель — не слишком удачливым владельцем крошечного магазинчика, торгующего книгами, а Мария-Христина — преуспевающей сочинительницей любовно-авантюрных романов. Слову «недоумок» и всем прочим нелицеприятным (приперченным)словам, которыми изобилует устная речь Марии-Христины, в этих романах места не нашлось. Совсем напротив, с их страниц на читателя льются патока и сахарный сироп, а сюжеты, состряпанные циничной и предприимчивой Марией-Христиной, имеют такое же отношение к реальной жизни, как тюлени и белые медведи — к фисташковому мороженому.

Насчет пингвинов Габриель не уверен до сих пор.