8–9–8

P. S. Уж не влюбился ли ты, упаси господи, в какую-нибудь русскую?»

Больше всего Габриелю хочется ответить Фэл: «да, влюбился. И собираюсь жениться», а еще лучше — послать ей телеграмму аналогичного содержания.

Это первое письмо, в котором Фэл не похожа на себя, а похожа на душевнобольную с целым букетов страхов и фобий. Куда подевались ее ирония, ее образность и восхитительная непосредственность слога? — ничего этого нет в помине. Есть лишь обрывки дурацких клише, потрясших своей косностью даже Габриеля — человека, далекого от политики и взаимоотношений между странами. Пожалуй, Фэл не стоит утруждать себя отправкой требухи из газет, Габриель и так получил представление об их непомерно раздувшихся аналитических обзорах на второй полосе. И о подвалах светской хроники, заполненных вонючей жижей: если ты небрезглив и согласен копаться в жиже денно и нощно, то тебе может повезти и ты выловишь бриллиантовое колье; при ближайшем рассмотрении оно окажется подделкой (подделывали, естественно, русские). Также можно выловить яхту стоимостью в полмиллиарда (принадлежащую русским), замок с привидениями (его, с особым цинизмом, выкупили русские, навсегда изгнав хозяев, проживавших там последние три столетия); ну и по мелочи — отели, теннисные корты и поля для гольфа. Их сгребли русские и только для того, чтобы засрать их до последней возможности, а потом продать втридорога. А наводнения, которые в последнее время преследуют Европу? Это наверняка

русские, они заливают континент своей водкой. А лесные пожары, вспыхивающие то тут, то там? Снова русские с их чистым спиртом, который, как известно, является великолепным горючим.

Вот здорово!..

После манифеста Фэл, отдаленно смахивающего на знаменитую фултонскую речь сэра Уинстона Черчилля, Габриель вдруг начинает испытывать к русским трудно объяснимую симпатию и даже больше — он почти одержим ими. В нации, к которой с опаской относится весь мир, определенно что-то есть.

Жаль, что русские редко заглядывают в «Фидель и Че», а если и заглянут, не станешь же ты приставать к ним с вопросом «Вы, случайно, не из России?» Еще большую жалость вызывает тот факт, что двое русских (две русских) до сих пор не объявились. Между тем мешковина с окон напротив уже снята, а стекла украсили несколько постеров с видами неизвестного Габриелю города. Все это — зимние пейзажи с большим количеством живописно лежащего снега; они вызывают в Габриеле смутную тоску. Здания под снегом непривычно строги, их линии не назовешь простыми, но в них присутствует ясность. И чувствуется перспектива, от которой захватывает дух.

Очень удачные снимки.

Особенно хороши фонари и мосты, но лучше не смотреть на это великолепие, иначе снова упрешься в зиму. А зимы-то как раз хотелось бы избежать.

Заведение называется ТРОИЦКИЙ МОСТ, что означает это странное сочетание из большинства незнакомых Габриелю русских букв, он не знает. Хорошо еще, что внизу имеется вполне понятная приписка на испанском —

Cocina rusa у mediterránea[35]

Значит, владельцы и вправду русские, остается только выяснить, похожи ли они на пингвинов.

Наплыва посетителей в первое время не наблюдается, что ж, Габриелю это знакомо. Он и сам начинал с абсолютной пустоты. Место здесь не самое плохое, и, хотя вокруг полно всевозможных забегаловок с универсальным фаст-фудом, на русскую кухню еще никто не отваживался. Главное, чтобы она оказалась востребованной и чтобы ее окружало как можно меньше слухов, распускаемых истериками, подобными Фэл. Мол-де русские предлагают посетителям сырое медвежье мясо, приправленное черной икрой и залитое спиртом.

Габриель мысленно желает соседям процветания, а они все не появляются.

Между тем «Троицкий мост» кажется открытым круглосуточно, хотя на вывеске ясно указаны часы его работы — с двенадцати дня до одиннадцати вечера. В какую бы рань ни приходил Габриель — жалюзи над окнами подняты, но кто поднимает их утром и кто опускает ночью? Представители малых народов, которые нещадно эксплуатируются русскими, сказала бы Фэл.

Давно пора было наведаться к русским, представиться и поздравить с открытием, но что-то останавливает Габриеля.

Постеры. Здания под снегом и собственно снег.

Отправиться туда означало бы отправиться в зиму или пройти мимо зимы. А Габриель прекрасно знает, как действует на него зима — пусть всегда теплая и бесснежная; наверное, глубоко условная для русских, но безусловная для него, ведь другой он не знает. Габриель замыкается в себе, становится угрюмым, он в состоянии поддерживать лишь самую примитивную беседу, состоящую из односложных предложений:

— Вы не покажете мне вон ту книгу?

— Эту?

— Ту, которая рядом.

— Конечно. Возьмите.

— Это хорошая книга?

— В аннотации все сказано.

— А про что она?

— В аннотации все сказано.

— А финал у нее счастливый?

— В аннотации все сказано.

— А вы сами ее читали?..