8–9–8

Мимолетное желание, возникшее и исчезнувшее в самом начале их разговора, теперь вернулось, вспыхнуло с новой силой. Стул, за который цепляются все еще сведенные пальцы Габриеля, больше не спасает. Нужно срочно занять себя — хоть чем-нибудь. Придумать себе дело, не мешающее разговору, отвлечься. Габриель принимается рыться в хьюмидоре с «8–9–8» и вытаскивает на свет еще одну сигару. Откусывает кончик. Подносит спичку. Закуривает. И только потом запоздало спрашивает:

— Ничего, что я курю?

— Ничего. Мне нравится сигарный дым.

Так мог бы сказать торговый агент со стажем или торговый агент, посещавший курсы «Сверх-Я, самоотчуждение и причины деперсонализации личности» за счет компании-нанимателя. Для того чтобы добиться цели, все средства хороши, а первое — во всем соглашаться с клиентом, поддакивать и выводить на темы, ему близкие. Сейчас Снежная Мика должна сконцентрироваться на сигарах, расспросить о том, какую марку курит Габриель, и, возможно, даже купить у него что-то —

не слишком дорогое.

— Вообще-то сигарный дым мало кому нравится, — подначивает гостью Габриель.

— Если он пробуждает воспоминания, с ним можно смириться.

— Приятные воспоминания?

— Воспоминания, которые дают почувствовать, что ты еще жив.

Курсами «Сверх-Я, самоотчуждение и причины деперсонализации личности» дело не ограничилось. Компания-наниматель раскошелилась на учебники по аутогенной тренировке и гипнозу (жертвами которого становятся младенцы и домашние животные), брошюры из серии «Как продать стиральную машину под видом Неопознанного Летательного Объекта» и прочую лабуду.

— Хотите сигару, Мика?

— Скорее нет, чем да. Я давно не курила, хотя… Знаете что… У вас есть бриссаго?

— А что такое «бриссаго»?

— Так называются сигары, вы разве не слышали?

— Нет.

Габриель чувствует себя неловко, ведь до сих он считал себя крупным знатоком в области производства сигар, непревзойденным экспертом. Он знает все марки наперечет, включая те, что можно найти во всем мире; и те, что можно найти во многих странах; и те, что можно найти только в некоторых из стран. Он знает, как делают сигары и какие листья берутся для этого, и с какой плотностью они сворачиваются; и как их хранить, и как бороться с вредителями, и как долго продлится рандеву с любой из смуглых красавиц,

но, оказывается, есть что-то, что прошло мимо него —

бриссаго.

Самое близкое по значению (хотя и не идентичное) слово, из тех, что приходят в голову Габриелю, — бриз, ветерок, пассат.[37] Северо-восточный пассат, который несет с собой ливни и бури. Бурь пока не ощущается, зато ветер присутствует. Тот самый — вызвавший приход Снежной Мики и безвременно затушивший его первую «8–9–8». Теперь эффект от ветра прямо противоположен: вторая «8–9–8» разгорается все ярче. Дым, как и положено, оседает во рту Габриеля, но большая его часть устремляется к девушке, то сворачиваясь в кольца, то вытягиваясь в струну.

Странные картины мелькают в сознании Габриеля — странные и не слишком приятные. Чтобы разглядеть их, необходима сосредоточенность, но как раз сосредотачиваться ему не хочется. Наверное, потому, что неприятные картины напрямую относятся к Мике. И еще — к Птицелову. Как будто новая знакомая чем-то связана с ним, но выступает не на стороне невинных жертв, а на стороне убийцы-иезуита. И сама Мика неуловимо меняется — каждую секунду, каждое мгновение: вот на ее теле, прямо поверх одежды, проступают какие-то знаки, больше похожие на экзотические татуировки; вот ее светлые волосы до плеч становятся короткими и темными и снова возвращаются в исходное состояние; вот на ее тонких пальцах с коротко постриженными ногтями появляются бурые пятна, ничем не отличающиеся от пятен на рубахе из сумки Птицелова, которую они когда-то умыкнули с тем мальцом… как же его звали?

Осито.

Да, Осито. Медвежонок, голова у него была такой же круглой, как голова собора с постера. Лучше уж думать об Осито и о его одичавшем от безнаказанности брате Кинтеро; лучше думать о всесильной Санта-Муэрте, под личиной которой скрывалась тетка-Соледад; о матери и бабушке — тоже покойных; о поезде со стрекозами и душеводителем-кузнечиком, увезшем отца в бесконечный подземный туннель, откуда нет возвращения. Вход в туннель похож на одну из тех черных дыр, что так нравятся его английской тетке, так и есть:

там черным-черно.

Блестящие рельсы уходят в никуда. И нужно очень постараться, напрячь все силы, чтобы понять: тоннель не пуст, в нем каждую секунду что-то меняется, он изобилует шепотами, стонами, приглушенными криками, царапаньем, хлюпаньем — ничего жизнеутверждающего в этих звуках нет. Они наполняют сердце страхом и безотчетной тревогой. А на границе мрака и света стоит Снежная Мика — и ей проще скрыться во тьме, чем выйти на солнце. Проще, потому что тьма — ее естественное состояние.