8–9–8

— Почему бы нам не полюбить друг друга прямо здесь? — в шутку сказал он.

Она на полном серьезе отказалась.

Потом они вынули карточки из пасти автомата, все остальное теряется в тумане.

Писал ли он об этом Фэл? Если да, то можно легко восстановить подробности.

— …Помнишь ту историю, когда мы с моей девушкой фотографировались на вокзале?

— Какой из них? — опять заводит свою волынку Фэл.

— Последней.

— Это как-то связано с каруселями? С рестораном? С местом преступления?

Просто наказание какое-то! Фэл продолжает гнуть свое, а место преступления выделено особо.

— Нет. Это был просто вокзал. Железнодорожный.

— Тот, на котором ты меня встречал?

— Да.

Фэл улыбается еще шире, и впервые эта ее улыбка неприятна Габриелю. Оскал, а не улыбка, А сама владелица оскала — суть старая плешивая волчица, стерегущая ворота, за которыми спрятана его жизнь: настоящая или придуманная, неважно. Плешивая волчица ни за что не оставит свой пост, увещевания бесполезны,

вот тварь!..

Он не должен так думать, не должен! Во всяком случае — о Фэл, ближе нее никого нет, она всегда помогала ему и сейчас помогает. Она всегда слепо его любила. От слепой любви можно и самому ослепнуть и не увидеть совершенно очевидного: в их письмах, в летописи их жизней, идущих совершенно параллельно и нигде не соприкасающихся, нет никакого смысла.

Это — не диалог.

Но даже бессмысленные, ни к чему теперь не применимые письма Фэл, этот сборник советов на все случаи жизни, — даже они

лучше, чем сама Фэл из плоти и крови.

Фэл, задающая вопросы, на которые нужно давать ответы, и лучше бы это были ответы, по скорости сопоставимые с скоростью пневматической почты в одном, отдельно взятом помещении. Времени на то, чтобы приклеить марку и запечатать конверт нет.

вот тварь!..

Он не должен так думать, не должен!

Лучше думать о том, как было бы хорошо, если бы прямо сейчас, сию минуту, Фэл… Не исчезла, не испарилась, не растаяла, как Фея из сказки, а…

распалась на буквы.

Те, которые он привык видеть в ее письмах. Округлые, четко выписанные; нажим на верхнюю часть и послабление внизу. С буквами намного легче, чем с людьми. Габриель думал, что Фэл — исключение, но Фэл не исключение.

Она такая же, как все.

CARRER DE FERRAN:

НЕЧЕТНАЯ СТОРОНА УЛИЦЫ

* * *

…Фэл, ничего ровным счетом не узнав о крамольных мыслях племянника, благополучно возвращается к своим пульсарам.

Габриель провожает ее в аэропорту, и они едва не теряются в толпе. Все оттого, что, пока Габриель наводил справки о лондонском рейсе, Фэл приспичило отлучиться в кафетерий. Не для того, чтобы выпить кофе (она редко пьет кофе, бережет сердце) — в кафетерии работает маленький телевизор, и как раз в это время по телевизору объявляют список лауреатов Нобелевской премии.

Никого из знакомых Фэл в этом списке нет.

В этом году астрофизики и радиоастрономы вообще не отмечены, и это удручает.

Единственное, чего ей не удалось услышать, — кто получил премию по литературе и премию мира; немногочисленные посетители кафетерия хором потребовали переключиться на какую-нибудь другую, более удобоваримую программу, а лучше — на спортивный канал. Фэл не слишком-то расстроилась, она, не без основания, считает, что обе эти премии — и литературная в особенности — не отражают реального положения вещей. Литературная премия вообще дается не за талант, а исходя из политической конъюнктуры в мире, какая мерзость! Лично Фэл сбагрила бы нобелевку Вуди Аллену, потому что он большой насмешник, коверный-интеллектуал, словесный эквилибрист, ворчун и брюзга, и при этом — сама нежность.

В это же самое время Габриель ищет Фэл по всему аэропорту, но находит лишь грузного пожилого мужчину в длинном плаще и кашне из тонкого шелка. Несмотря на возраст и комплекцию, мужчина кажется Габриелю настоящим щеголем, фатом. Бирки на небольшом кожаном чемодане и маленьком кофре свидетельствуют: он только что прилетел, сошел с одного из семи рейсов, приземлившихся за последние полчаса. Мужчина пребывает в одиночестве, но не выглядит ни ожидающим кого-то, ни спешащим куда-то. Он абсолютно спокоен, чтобы не сказать — умиротворен, и только ноздри его слегка раздуваются, вбирая в себя реальность аэропорта.

У таких вальяжных людей обязательно должны быть сопровождающие. «Свита, которая играет короля», — думает Габриель.

Вторая мысль Габриеля, связанная с первой: это — Умберто Эко, писатель, вон и очки с бородой при нем.

Как всегда случается с Габриелем, абсурдная идея, втемяшившись в голову, через секунду кажется ему вполне правдоподобной, а через две — единственно верной.

Это — Умберто Эко, писатель, никого другого и быть не может.

Тот самый Эко, что написал «Имя розы» и «Маятник Фуко», и залихватский текст на сигаретной пачке Марии-Христины («ricordati qualche volta di mé»), а еще он философ, культуролог и много лет занимался проблемами семиотики.

У Габриеля нет под рукой сигаретной пачки, но есть чемодан Фэл с двумя внешними карманами: там наверняка отыщется какая-нибудь писчебумажная мелочь.