#8-Дань Псам

- Куда ты теперь, Чаллиса? Вернешься домой. В имение, где служанки сбегутся ожидать приказаний. Где готова смена одежды и драгоценностей. Разумеется, после расслабления в ванне. - Он резко присел. - Корабельный плотник, который жил здесь… он жил здесь, потому что больше было негде. Это и было его имение. Временное, зависящее от прихотей Дома Видикас. Когда работа была завершена, его прогнали, и он нашел новое пристанище - если повезло. - Он схватил рубашку. - А я куда пойду? На улицу. В той же одежде, в которой пришел, и смены не предвидится. Как насчет ночи? Может, перекантуюсь в номере “Феникса”. Поработав на кухне, получу еду, а если Миза будет в хорошем настроении, то и помывку. А назавтра - те же жизненные трудности, тот же вопрос “что дальше?” - Она увидела на его лице иронию, но слишком быстро пропавшую. - Чаллиса, я не говорю, что ты неуязвима для страданий. Будь так, тебя здесь не было бы. Верно? Я говорю об ограниченных мирах. Они существуют повсюду, но это не означает, что они одинаковы. Иные чертовски более ограниченны, чем прочие.

- У тебя есть выбор, Резак. Он богаче, чем у меня.

- Могла бы отказать Горласу, когда он держал твою руку.

- Неужели? Да, одно в тебе не изменилось - наивность.

Он пожал плечами: - Как скажешь. Что дальше, Чаллиса?

Такое откровенное и почти не стоившее усилий отрицание всех ее аргументов потрясло Чаллису. “Ему не важно. Ничего не важно. Мои чувства, мои взгляды”. - Нужно подумать, - отозвалась она, внутренне беснуясь.

Он кивнул без видимого удивления.

- Завтра вечером мы встретимся снова.

Он криво улыбнулся: - Поговорим?

- И не только.

- Ладно, Чаллиса.

Некоторые мысли, порожденные пугающим пониманием себя самого, умеют прятаться за другими мыслями, незримо скользить в тех же потоках, расти и избегать потрясенного осознания. Мы можем их ощутить, это верно - но это не то же самое, что выставить их нагими на жестокий свет правды, под которым они превращаются в пыль. Ум прячется в раковину, играет, восхищаясь своею шулерской ловкостью - по сути, так мы и живем, от мгновения к мгновению, бесконечно жонглируя отрицаниями, истолкованиями и лукавыми подмигиваниями зеркалу. Под всеми нашими “искренними” клятвами и обещаниями бушуют воля ко лжи и страсть к самооправданию.

Но разве это нам мешает?

Чаллиса Видикас спешила домой, не забыв, тем не менее, сделать круг предосторожности. Шепотки паранойи то и дело волновали море ее мыслей.

Она думала о Резаке, человеке, прежде бывшем Крокусом. Она думала о смысле нового имени, о сути найденного ею нового человека. И еще она думала (там, глубоко под поверхностью) о том, что с ним сделать. Горлас узнает, рано или поздно. Он может разгневаться, а может и нет. Однажды ей случится прийти в убежище только для того, чтобы обнаружить на кровати изрубленный, обескровленный труп Резака.

Она понимала, что попалась в ловушку. Свободные люди вроде Резака такого не поймут. Она знала, что все пути наружу сопряжены с жертвами, потерями, убытками и всяческими… мерзостями. Да, именно такое слово подходит.

Мерзость. Она заново ощутила вкус этого слова. Принялась гадать, сумеет ли жить в таком унижении. “Но зачем бы мне? Что такого я должна совершить, чтобы саму себя счесть мерзостной? Сколько жизней я готова разрушить ради свободы?” Сам вопрос отдает мерзостью. Ухватишь вожделенный цветок свободы - поранишься о бесчисленные шипы.

Но она уже крепко держит его, живет с болью, чувствует, как липкая кровь стекает по руке. Крепко держит, чтобы ощущать, чтобы вкушать, понимать грядущее и… и… принять его… если захочет.

Она может ждать действий Горласа. Или ударить первой.

Труп на кровати. Сломанная роза на полу.

Резак уже не Крокус - она видит это очень, очень ясно. Резак… опасен. Она вспомнила шрамы, старые раны от ножа, а может быть, и от меча. Другие могли остаться от стрел и арбалетных болтов. Он сражался, он забирал жизни - она уверена.

Не тот мальчик, каким был когда-то. Но взрослый мужчина… сможет ли она использовать его? Согласится ли он хотя бы моргнуть по ее просьбе?

“Когда я попрошу? Скоро? Завтра?”

Любой вздрогнул бы от таких мыслей, будь они откровенными - но ведь ее мысли были тайными, они не выходили на поверхность. Им дана была свобода плыть, кружиться в водоворотах, словно отрешаясь от реальности. Но они ведь не таковы, правда? Не отрешены от реальности.

О нет, не отрешены.

Но разве это помешает?

***

Оседлав волну неизмеримого удовлетворения, Баратол Мекхар вдавил громадный кулак в лицо мужчины, послав его кувыркаться по полу кузницы. Шагнул вслед тряся пронзенную острой болью руку. - Я буду рад заплатить годовой сбор Гильдии, господин, - сказал он, - когда Гильдия соизволит принять меня в члены. Если же вы будете требовать денег и одновременно отрицать мое право на профессию - что ж, первый взнос я отвесил.

Разбитый нос, поток крови, глаза, едва видные за растущими шишками… Агент Гильдии сумел лишь слабо кивнуть.