9 часов над Атлантикой

– Я никогда не бывал на сафари. И вот решил, что время пришло. Наш маршрут пролегал через дикие места и поселения, мы ехали на машине, упакованные провиантом, бутилированной водой и ароматизированной туалетной бумагой. Когда проезжали деревни, часто за машиной бежали дети с протянутыми руками. Они не просили денег, не просили даже еды, только воду. Они хотели пить, Лея. Маленькие человеческие создания, с тонкими руками просили у богатых белых мужчин, приехавших к ним развлекаться, воды. Как много людей, озабоченных датой выхода новой модели айфона, знает об этом? Как много людей хочет об этом знать? В сети полно информации об этом и многом другом, журналисты снимают документальные фильмы, показывая проблемы человечества в деталях, но люди, включают свои экраны, чтобы смотреть фэнтезийные сериалы. Мы не едины. Никто не знает доподлинно, сколько у нас времени, но известно всем – оно ограничено. Мы давно уже достигли той стадии научного и технического прогресса, которая подразумевает полное преодоление бедности и решение экологических проблем. Мы уже 60 лет как должны быть сосредоточены на изучении Вселенной и не отвлекаться. Желание выжить – единственное, что может нас объединить.

– Я посплю.

– Спи.

Главатринадцатая .

Глаза

RHODES – This Shouldn't Work

Просыпаюсь от боли и чувства онемения в радиусе двадцати сантиметров вокруг копчика. В полумраке даже не сразу соображаю, где нахожусь. Это самолёт, иллюминаторы затемнены фиолетовым газом, кое-где в салоне включён точечный свет, мерцают вмонтированные в кресла экраны телевизоров и слышен только ровный, глухой гул двигателей, изредка негромкие голоса людей.

У меня затекла шея, онемела правая рука и страшно хочется в туалет. Но я боюсь пошевелиться, потому что мои вытянутые ноги лежат на коленях у… Лео.

Хоспаади, думаю, хоть бы они были чистыми! Лихорадочно вспоминаю, где успели побывать мои ноги после последнего душа. Много где. Они много ходили, быстро бегали, тащили чемодан, два часа летели, пять ждали пересадки. А сейчас они на коленях исключительно стильного, безупречного мужика и… обняты его руками.

Он спит. Сидя. Его голова немного запрокинута, очков нет, а руки – самое главное руки – обнимают мои ступни. И это ощущение – тепло его ладоней и ласковость обёрнутых вокруг моих щиколоток пальцев – ярче всех остальных ощущений, ценнее настолько, что я не смею рушить его хрупкость. Его лицо даже во сне не выглядит умиротворённым. Иногда он хмурится, и его пальцы плотнее прижимаются к моим ногам, словно пытаются удержать. Не отпустить.

Уже много лет я хожу по земле, но только сейчас вижу то, что можно назвать совершенством – контур расслабленного сном лица против яркости солнечного света, бьющего в иллюминатор трансатлантического лайнера. Света, яркость которого многократно увеличена отражающей поверхностью ослепительно белой ваты облаков. Я могу пересчитать каждый вьющийся волос его сексапильной челки, но вместо этого просто любуюсь. Любуюсь, стараясь запомнить каждую деталь того, что вижу, и ясно осознавая конечность этого мгновения в пространстве и времени моей душераздирающе одинокой жизни.

Во сне его лицо выглядит более молодым. Сколько же тебе на самом деле лет, Лео? Он хмурится.

Стюардесса тащит по проходу тележку с кофе и напитками. Лео просыпается, поднимает голову, не спеша проводит рукой по лицу, на мгновение сжимает пальцами переносицу. И почти сразу надевает свои очки.

– Вам что? – спрашивает его стюардесса.

– Мне воды. Для девушки яблочный сок.

– Но она спит.

– Сейчас она спит, а когда проснётся, захочет пить.

– Позовёте меня.

– Вы можете не оказаться на месте или быть заняты. Просто оставьте для неё сок сейчас.

Стюардесса наполняет соком стакан и вручает ему. Он устанавливает его в подстаканник на своём столике и просит её:

– Будьте добры также чистую салфетку.

Из салфетки сооружает колпак и накрывает им пластиковый стаканчик с соком.

Я притворяюсь, что сплю, а хочется плакать. И я бы поплакала, если б умела, если б знала, как. А так приходится скулить внутри.

Лео больше не прикасается к моим ногам, хотя они продолжают лежать на его тёплых бёдрах, в его руках уже знакомый мне блокнот, и в этом блокноте он что-то усердно пишет, консультируясь, время от времени, в своём планшете, и ещё реже включает телефон. Ждёт звонка, думаю. Только это отличает телефон он планшета. Но кто ему сюда дозвонится? Или это у него уже привычка?

Вскоре около него собирается толпа из стюарда и стюардессы – у бабки с краю опять проблемы. В прошлый раз она не могла разобраться с телевизором, до него ей требовался плед потеплее, пару раз она на кого-то жаловалась. А вот теперь, похоже, очередь дошла до нас.

– Я прошу прощения, – обращается к Лео молодой блондин Брэндон, включая свет у него над головой. – Вы не могли бы нам показать, что Вы пишете?

– Зачем? – с искренним возмущением вопрошает Лео.