90 последних лет

В полутьме между деревьями кипела какая-то серая грязь, матовая и не отражающая свет. Подойдя ближе, парень увидел, что эта грязь не что иное как гигантское количество трупных мотыльков, плотно облепивших похожее на оленя тело. Скорее из любопытства, чем из страха, Серафим ткнул в скопище насекомых палкой, и потревоженные трупоеды тут же взвились смерчем, облепляя руки, лицо и шею юноши. Ужасный запах разложения ударил в ноздри, кожа покрылась какой-то гадостью, обильно разносимой мерзкими насекомыми на своих серых крыльях и лапках. Серафим замахал руками, закрутился на месте, разгоняя насекомых, а накативший следом приступ рвоты немедленно заставил его согнуться пополам.

Наконец гадкие мотыльки рассеялись, но то, что они скрывали под собой до этого, заставило парня снова упасть на четвереньки и сосредоточится на том, чтобы не выблевать свои кишки. В трех метрах от него лежал полностью разложившийся труп какой-то твари, отдаленно напоминающей взрослого человека: остатки гнилой черной плоти почти не скрывали желтый череп с огромными провалами глазниц, жутким оскалом ублюдочного ротика, полного мелких острых зубов, и двумя мощными винтообразными рогами. Тело существа с непропорционально длинными руками и кривыми ногами было страшно изъедено насекомыми, между ребер петлями висели черные кишки, изливаясь столь же черной слизью. Шокированный парень отвернулся от ужасного зрелища и словно во сне поспешил обратно к отряду, всхлипывая и размазывая грязь по лицу.

Многочисленных жертв недавней битвы перенесли в одно место и уложили в ряд. Уже слышались сдавленные рыдания: люди, пережившие потрясение, не могли сдержать слез. Все сидели, в оцепенении глядя перед собой, лишь редкие всхлипы мужчин и причитания женщин нарушали лесную тишину. Неизвестно сколько времени так бы еще прошло если бы один из окровавленных мужчин, мрачно смотря на трупы, не произнес:

– Не тяготите души умерших своим плачем, отпустите горе, дайте ему улететь в небо. Лишние терзания только мешают им упокоиться… И начинайте копать могилы.

Руки крепко вбили грубо вытесанные кресты в серую лесную землю, а черные пасти глубоких могил скрыли в своих недрах истерзанные тела.

Похороны закончились глубокой ночью. При свете костров люди безмолвно оплакивали двенадцать мужчин и женщин, которые уже никогда не вернутся по темной лесной тропе обратно к своим домам. Черный лес навсегда стал их прибежищем, страшные деревья, получив обильную жертву, будто бы успокоились и застыли. Во тьме могил почва впитывала кровь и мясо павших, утоляя жажду корней черных исполинов, стоящих вокруг. Кто знает, быть может, призраки мертвых останутся здесь и незримыми стражами лесной тропы будут охранять близких им живых от новых хищников, ищущих свежей людской плоти.

Глава 3. Пугающий мир

Прошло уже десять дней после того, как поредевший отряд вернулся в деревню с победой. Стены внутри многих домов украсили волчьи шкуры, над кроватью Рифа и Мии тоже была прибита белая шкура волчицы, закрывавшая собой почти всю стену, а поверх нее на ремне висел смазанный и почищенный автомат, бывший в отсутствии боеприпасов просто украшением комнаты. Многие члены отряда все еще отходили от полученных ран, сам Риф три дня после возвращения провалялся в горячечном бреду пока молодое тело не побороло грязь, занесенную в рану. Мия с Ариком не отходили от него ни на минуту: девушка прикладывала мази из трав и меняла прохладные компрессы на лбу, а мальчишка без конца болтал о том, как он охранял деда и осторожно трогал ручками рваный полукруг отметин от волчьих зубов на отцовском плече и исполосованный когтями от ребер до паха живот.

      Наиль в эти дни много времени проводил в поле, деревне, потерявшей столько жителей приходилось туго, работать было почти некому. За воротами в осенней мгле, теперь, надрываясь, тянули плуг в основном женщины, а простуженные дети, словно маленькие нахохлившиеся птицы, еле-еле ходили за ними по черной, размокшей земле полей и бросали зерна кукурузы в неглубокие борозды. Вернувшись на исходе десятого дня домой, он с трудом снял сапоги, облепленные грязью, и хромая прошел в кухню, где его ждал сын. Погрев руки у печи, старик сделал пару глотков воды из кувшина и вздохнув присел за стол, где уже сидел Риф, задумчиво смотрящий в затертое стекло окна с кружкой горячего отвара шалфея в руках. Он перевел взгляд на бессильно опущенные плечи старика, острыми углами, торчащие из-под ветхого серого свитера:

– Отец я не могу больше слышать о том, что в поле работают одни только женщины и дети. Хоть мы и отогнали зверье, поселку тяжело как никогда: людей нет, половина домов пустует, техника разваливается, а если что-то сломается то наших умений едва ли хватит даже на мелкий ремонт.

Наиль оперся спиной и бревенчатую стену и закрыл глаза. – Битва ослабила нас, это верно… все дни напролет люди только и говорят о том, чтобы отправить кого-нибудь на поиски помощи. Мы уже заканчиваем собирать провизию и заготавливать картечь для дробовиков, но никто понятия не имеет куда нужно идти.